Томас Костейн - Серебряная чаша

— Не собираешься ли ты усыновить кого-нибудь? — решился осторожно спросить Герон.

— Мой старый друг, если ты согласишься, я бы с удовольствием купил бы одного из твоих сыновей. Я усыновлю его и буду любить, как если бы он был моим собственным. А когда пробьет мой смертный час, он унаследует все, чем я владею.

Сердце Герона зашлось от радости, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить невозмутимость и спокойствие. Какая удача для его первенца! Он станет богатым и могущественным, будет есть из золотой и серебряной посуды, будет пить вино, охлажденное снегом, который привозит с Северных гор! А может быть, Игнатий ведет речь о втором его сыне, он ведь любил этого мальчика?

— Ты хочешь усыновить Теодора? — спросил Герон. — Мой первенец способный парень. Он вырастет сильным.

— Может, твой Теодор и вырастет сильным, да только к тридцати годам он отрастит себе такой живот, что станет походить на бурдюк с вином. Нет, я не хочу Теодора.

— Тогда Дениса? Мой второй сын высок и красив. Он неглуп, трудолюбив и послушен.

Богатый купец отрицательно покачал головой, давая понять, что Денис его тоже не устраивает. Сердце Герона болезненно сжалось. «Он хочет моего маленького Амброзия», — догадался он. Амброзию исполнилось всего десять лет. Это был рассудительный и немного замкнутый мальчуган, который больше всего любил лепить из глины затейливые фигурки или вырезать по дереву. В эту минуту торговец чернилами и перьями со всей очевидностью осознал, что любит младшего больше остальных сыновей, и перспектива расстаться с ним — острый нож в спину отца.

Что касается Игнатия, то он не предлагал земляку ничего необычного. В ту пору многие семьи, лишенные радости иметь своих детей, прибегали к подобным действиям. А Закон двенадцати таблиц [1] Древнейшая запись римского права, известная с 450 года до н. э. не делал никаких различий в наследстве между приемными и родными детьми. Тем не менее было большой редкостью, чтобы столь богатый человек, как купец Игнатий, был готов связать свою судьбу с нищим торговцем перьями. У Игнатия была возможность выбрать себе сына в любой из богатейших семей Антиохии, и ни один родитель не посмел бы отказать ему. Несмотря на все это, Герои судорожно искал причины для вежливого отказа. «Какой пустой будет моя жизнь без маленького Амброзия», — думал он и, наконец, нашелся:

— Мой третий сын не подойдет тебе. Он мечтатель и ничего не понимает в счетах. Нет, нет! Он замечательный мальчик, я часто несправедлив к нему, но хорошо знаю и его достоинства, и недостатки. У него один интерес в жизни — делать статуэтки из глины, мела и дерева. — Герои снова энергично покачал головой, давая понять, что вопрос решен. — Нет, мой Амброзий не подойдет тебе.

Игнатий был неловко скроен: у него были развитые плечи носильщика воды, квадратная голова, резкие, крупные черты лица. Он был из тех, кто упрямо рвется вперед и умеет удержать свое первенство. Он умел постоять за себя, добиться в деле того, чего хотел, и не боялся борьбы. Этот купец был солдатом. Больше солдатом, чем иной воин. Жизнь была для него долгой и беспокойной борьбой, полной неожиданностей и жестоких стычек. Не чужд он был и пропитанной ненавистью мести. В отличие от настоящего воина, когда усталый солдат падает у костра в кругу боевых товарищей и предается безудержному веселью с кувшинчиком вина в руке, рассказывая о своих бесчисленных ратных подвигах, он не давал себе отдыха. Да, на теле Игнатия не было шрамов, полученных в боях и сражениях, но душа его, словно колени грешника, покрылась рубцами и огрубела, перестав, казалось, ощущать что бы то ни было.

— Именно поэтому я и хочу усыновить его. Послушай меня, друг детства. — Немного смущенный, Игнатий потупился. Теперь настал черед его объяснениям, а он не был уверен, что сможет четко и ясно высказать свои доводы. — Греки были великой нацией, когда у них были великие мастера, создававшие прекрасные статуи из белого мрамора и храмы из камня. Их возвеличили художники, философы, оставившие потомкам бессмертные труды поэты, запечатлевшие в огненных строках историю своего народа. Разве я не прав? Скажи?

В ответ Герои кивнул. Да, он сам довольно часто думал именно об этом, особенно в те черные минуты, когда тучи сгущались у него над головой, когда никто не заходил в его лавку, чтобы купить перьев, и когда его жена, мать троих его детей, упрекая, называла его никчемным человеком.

— Сегодня, — продолжал Игнатий, — мы все превратились в торговцев. Мы продаем, покупаем и вновь продаем скот, зерно, кость, масло. Койне [2] Койне — общенародный язык, возникший в 4 в до н. э. в Греции на базе аттического с элементами ионического диалекта. стал общепризнанным языком купцов, и его можно услышать теперь в любом уголке мира. Люди, вспоминая Грецию, судят о ней по таким, как я. — Обычно хитрые и подозрительные глаза торговца сейчас метали молнии гнева. — Так вот! Это плохо! Это ужасно, мой дорогой Герон. Во что бы то ни стало надо изменить положение дел. Нужно, чтобы в Греции вновь появились свои мастера, философы и поэты. И в моих силах, мой старый друг, способствовать их возрождению!