Николай Абин - Прыжок самурая

С этого дня для него началась напряженная партизанская жизнь, в которой были ночные выходы в Клинцы и другие населенные пункты, где под носом у немцев и полицаев приходилось налаживать подпольную сеть. Затем последовали дерзкие подрывы «железки». Опасность не страшила Израиля, по крайней мере, здесь все было ясно – кто враг, а кто друг.

… Подошел к концу очередной день, и с наступлением сумерек он с двумя партизанами в который уже раз отправился в Клинцы. Там ждал связник от местных подпольщиков. Прихваченный легким морозцем снег весело поскрипывал под лыжами, через три часа они уже вышли к окраинам. В свете полной луны дома, укрытые пышными снежными шапками, походили на гномов. Из подслеповатых окошек сквозь щели в ставнях пробивался слабый свет. Встреча была назначена в четвертом по счету от школы доме. Выждав минут десять и не заметив ничего подозрительного, Плакс с одним партизаном подобрались к сараю на заднем дворе, второй остался караулить у околицы. Во дворе было тихо. На ветру тихо потрескивала заледеневшая мешковина, вывешенная на шесте, в углу дома тускло отсвечивал надраенный песком таз. С помощью этих нехитрых предметов хозяин дома давал знать: все спокойно, явка не раскрыта.

– Костя, прикрой! – распорядился Плакс, поднялся на крыльцо, приник ухом к двери и стал прислушиваться к тому, что происходило в доме. Потом он нагнулся к окну и условным стуком постучал в ставню. В доме произошло движение, в сенцах послышались шаги, затем звякнул запор, и дверь приоткрылась.

Плакс шагнул вперед и тут же упал, сраженный тяжелым ударом по голове. Теряя сознание, он пытался вырваться из западни, но на него тяжело навалились и припечатали к полу. Тишину ночи вспороли автоматные очереди, один за другим грохнули близкие разрывы гранат…

В то утро в отряд вернулся только один партизан. Седой сообщил в Москву об очередной потере. Поступивший в этот день ответ озадачил его. Центр требовал любой ценой, не считаясь с потерями, отбить у немцев живого или мертвого Дедова и отправить на Большую землю. Выбора не было – ему пришлось бросить все силы на эту операцию. Приказ удалось выполнить лишь со второй попытки, но на базу было доставлено лишь тело разведчика. На следующие сутки оно было отправлено в Москву…

Прямо с аэродрома его отвезли в морг внутренней тюрьмы на Лубянке. Он все-таки попал туда, Израиль Плакс… Комендант провел в морг Фитина. Тот приподнял простыню. Тело было обезображено. Фашисты пытали Плакса без жалости, как они это делали со всеми своими жертвами. Фитин долго стоял в неподвижности. Комендант не решался его потревожить, хотя такое он видел впервые.

Потом Фитин пошел на доклад к наркому. Пока он поднимался к кабинету, перед глазами стояло лицо Плакса: не изуродованное – живое и улыбающееся.

Переступив порог, он так и остался стоять в дверях.

– Этот? – холодно спросил нарком.

– Да! Хотя трудно узнать, фашисты зверски пытали.

– Это частности, война требует жертв, – недовольно поморщился Берия и спросил: – Акт составлен?

– По полной форме.

– Приобщите к делу, а трупом пусть занимается комендант!

– Есть! – ответил Фитин и остался стоять.

Берия грозно блеснул пенсне:

– Павел Михайлович, что тебя еще не ясно?

Тот замялся и, набравшись смелости, сказал:

– Товарищ нарком, разрешите отдать ему последний человеческий и военный долг…

– Что?!

Возглас Берии невольно заставил Фитина сжаться, но характер взял свое, и он упрямо повторил:

– Лаврентий Павлович, и все-таки разрешите… Плакс это честно заслужил.

Нарком посмотрел на него долгим, немигающим взглядом:

– Жалеешь его, Павел Михайлович и, наверное, думаешь, что я безжалостный и злой душегубец?

Фитин промолчал, и Берия продолжил:

– Ты молод и руководствуешься эмоциями, но в политике, а разведка – это больше чем политика, эмоции – непозволительная роскошь. – В голосе наркома зазвучал металл. – Товарищ Сталин и партия поставили нас на эти посты, чтобы я, ты и твой Плакс не жалели себя и, когда понадобится, не задумываясь отдали свою жизнь! Идет война, и мы не имеем права на жалость, враг только и ждет этого! Плакс знал, на что шел, но сейчас не время говорить о нем.

– Лаврентий Павлович, я прошу самую малость, – не сдавался Фитин.

– Малость, говоришь?

– Товарищ нарком…

– Ох, и упрямый же ты мужик, Павел Михайлович. Ладно, разрешаю, – уступил Берия, но предупредил: – Только смотри, без лишнего шума, а то не успеешь похоронить, как сам в ту же очередь встанешь.