Петр Краснов - Опавшие листья

Дальше нельзя было идти. Suzanne и Andre стали в стороне от толпы.

Толпа на паперти подалась в стороны, шарахнулась. Кто-то негромко крикнул. Рысью, стуча по камням и трясясь на лошади, проехал жандарм.

Из темной глубины собора плыли золотые пятна. Расплывались шире и, озаренные светом свечей, заливали толпу. Мягко колебались хоругви, то выявятся в темноте ночи под колоннами, то исчезнут в сумраке…

Гулко, заставляя вздрогнуть, ударила пушка, и эхо перекатилось по улицам. Наверху густо и глубоко ударил большой колокол и, колеблясь, понесся ровный гудящий звук.

И серебром над толпою пролились точно небесные голоса.

Митрополичий хор запел: — Христос воскресе!

И, заглушая его, зазвенели малые колокола и загудела медь вновь ударившего большого колокола.

Кто-то крикнул невнятно. Где-то послышался истерический смех. И снова раскатами, мягко отдаваясь о стены домов, точно прыгал от них резиновый мяч, ударила в крепости пушка.

Золотою рекою сквозь черную толпу медленно двигался крестный ход.

Тысячи голов обнажились.

Звонко пели дисканты: — Христос воскресе!

— Andre, — сказала Suzanne и просунула руку под локоть Andre, — как думаете вы: верит весь этот народ в чудо воскресения Христа и Его победу над смертью?.. или, просто так… смотрит какое-то зрелище?

— Почему вы это спрашиваете?

Andre повернул свое лицо к Suzanne. Близко стало к ее глазам освещенное красноватым отблеском плошек знакомое, милое лицо и показалось чужим и незнакомым. Легкий пух на невидавшей бритвы бороде и щеках и тень над верхнею губою были по-новому, по-иному милыми. Не мальчик, не ребенок шел подле, а мужчина. И Suzanne вздрогнула и выпрямилась.

— Потому что только в России я видала такое великолепие этого праздника.

— Но вы, Suzanne, жили всегда в России?

— Да, я родилась в Петербурге.

Она замолчала. В памяти встало ее детство. Сирота с малых лет. Дочь учителя французского языка. Потом — сиротский институт. Замкнутая монастырская жизнь среди подруг — и прямо со школьной скамьи она попала к Кусковым бонной и гувернанткой. Andre четыре года, Ипполиту — два, только что родилась Липочка — она вошла всею душою в семью Кусковых, в ее радости и печали. Корь, скарлатина, тиф, дифтерит, новые роды у Варвары Сергеевны, бессонные ночи, отвоевывание этих слабых, пухлых детских тел от смерти, бодрствование при блеске лампадки у икон и свете ночника у постели, слезы и молитвы Варвары Сергеевны и тихий шепот благодарности. — "О, благодарю, благодарю вас, Suzanne — вы добры, как ангел!"… "Suzanne, побудьте при нем за меня. Я с ног валюсь"… "Suzanne, съездите за Павлом Семеновичем"… "Suzanne, запишите температуру"…

Шли годы. Они отмечались переездами на дачу, елками на Рождество, великим постом, Пасхой. Andre начал учиться грамоте, Ипполит стал говорить, Липочка ходить, родился Федя… потом Миша… А она?.. "Suzanne, поиграйте с Andre"… "Suzanne, вы видите, Ипполит просит кубики"… "Suzanne, понянчите Федю".

Эти дети отняли жизнь не только у матери, но и у нее. Где ее жизнь? Кого, что видела она за эти четырнадцать лет?.. Никого. Только детей. И дети ушли от нее. С поступлением их в гимназию она стала не нужна. Осталась по инерции… Стала свободнее и вдруг с ужасом почувствовала, что не жила… Уже появились морщинки у глаз и губы стали как-то суше, а жизни не было… Была только детская…

Два года тому назад, начитавшись книг о спиритизме и гипнотизме, она почувствовала себя медиумом и гипнотизером. Попробовала свои силы над Andre, — Andre поддался. Шутя, смеясь, потом серьезно стала делать опыты. Кроме того, их сблизила любовь к музыке. Suzanne во время игры пыталась влиять на Andre. Andre играл на скрипке. Suzanne слушала его часами. В небольшой комнате, озаренной свечами у пюпитра с нотами, на фоне темной портьеры, в рембрандтовских тонах, рисовалось бледное лицо юноши с откинутыми назад длинными волосами. Тонкие, словно живые пальцы бегали по грифу, нажимая струны, и пел воздушную песню белый смычок.

"Ужели это тот самый Andre, который с диким ревом, искривив широкое лицо и зажмурив блестящие слезами глаза, бежал когда-то к ней со своим горем? Ужели это тот, кто прятался за ее юбки, испуганный чужою собакой? Ужели это тот малютка, которого она купала с Варварой Сергеевной?" — думала Suzanne и восторженными, влюбленными глазами смотрела на бледное лицо, чуть оттененное пухом молодой бороды, и на серьезные глаза, устремленные в ноты.

"Моцарт! — говорила она про себя. — Andre — Моцарт… Он будет великим виртуозом".