Петр Краснов - Опавшие листья

— Что знает?

— Что Алтын-Емель это…

— Затвердили одно: Алтын-Емель да Алтын-Емель, а что Алтын-Емель?

— Золотое седло по-киргизски.

— Ну и дальше?

— А дальше, неспроста это так названо.

— Названо потому, что на седло казачье похоже.

— Подымитесь на него на рассвете — посмотрите на восток… Божий трон видать. А вы знаете, что на Божьем троне ковчег праотца Ноя стоит в полной неприкосновенности. В слюдяные окошки всю утварь как есть видать.

— А вы видали? — спросил купец.

— Да никто не видал. Ни одна нога человеческая и близко не была. Разве можно? Экспедиции сооружали, а подняться не могли: заповедное место.

— Сочинили вам про ковчег — вы и верите, — заметил мохнатый.

— О Господи! Вот Фома неверный! Николай Михайлович Пржевальский тут не раз проезжал. Кажется, ученый человек и доверием государя пользуется. Рассказывал: все это место под водою было, когда потоп был, что твой океан, и первою освободилась вершина Божьего трона. Туда и пристал ковчег.

— Так… Это вам тоже Пржевальский говорил.

— Вы слушайте дальше. Пржевальский говорил, что тут всякий зверь водится. Понимаете: дикая лошадь, дикий верблюд, баран, бык, тигр, барс, козел — все оттуда пошло.

— Ну? При чем тут ковчег?

— Господи! Вот простота-то… Ну, пристал ковчег и выпустили всех зверей, они и разбрелись.

— Ну, а Алтын-Емель? — сказал купец.

— Тут понимать надо. Было, значит, у Ноя золотое седло, и дьявол украл его и закопал на этой горе.

— Искали его? — спросил купец.

— Искали?.. Как же, когда нечистая сила стережет его. Искали и не нашли. А вот ночью ни одна тройка не проедет. И если бы не ангелы Господни охраняли людей, и житья бы не было.

— Ангелы? Это еще что? — спросил лохматый.

— И говорить вам неохота. Ну, ходят тут. Однажды нищие пришли… Надо тройки отправлять с почтой. А они сидят и поют. Складно так. Почтальоны заслушались. А тут вьюга поднялась. Света Божьего не видно. Кабы поехали — пропали бы без остатка. Вот оно, какое это место!

— Так!..

— Пошли лошадей заводить, пока управились, телеги под навесы поставили, вернулись — и нищих никого нет. Вот вам и нищие. Другой раз… Рассказывать ли?

— Ну, говорите…

— Под весну дело было. Намело снегу по пояс. А тут овраг. Вода шумит весною. Мост. Ехала почта, Семипалатинская, на осьми тройках. И вечер. Видят: священник стоит, в облачении, кадило в руках попыхивает. Остановились. Слезли… Подошли… Глянь: нет священника, а торчит из снега черная свая. Мост снесло, значит, а снегу над рекою бугром намело. Значит, еще шаг один и все прямо в поток. Вот вам и… ангелы.

В глубоком волнении поднимается с дивана Федя. "Вот оно что, — думает он. — Не я один! Значит, так было. Так должно было быть".

Сидит молча. Дышит тяжело. "Чудо было. Благодать Божия здесь… Кругом благодать…"

— Э-э! — махнул лохматый. — Недаром на Алтын-Емеле. Мели, Емеля — твоя неделя!

Смотритель плюнул, встал из-за стола и уже в дверях сказал: — На ночь глядя троек не дам. Под утро поедете.

И вышел.

Длинный, без дела, потянулся день.

Выехали еще до света.

Крутая в гору дорога. Направо пропасть. Черная, каменистая, глянешь ночью — дна не видать. Частые столбы стерегут путника.

Медленно тащились лошади, поднимаясь по крутой, в извилинах, дороге.

Когда поднялись на вершину, пламенело на востоке небо. Пустыня уходила далеко, и, казалось, нет ей ни конца, ни края.

Ямщик-киргиз остановил лошадей. Молча протянул руку с кнутом на восток.

Золотым туманом клубилось там чуть голубое небо. Протягивались алые тучи, курились облака. Хаос мироздания кипел в пламени нарождающегося света. И выше туч и облаков на голубеющем небе дрожала опрокинутая стеблем вверх рдеющая роза. Как лепестки, были нежны прозрачные краски. Дух захватывала непостижимая тайна красоты этой далекой горной вершины.

Федя приподнялся, схватился пальцами за края телеги и смотрел в бесконечную даль, где дрожала в голубой вышине громадная пламенеющая роза. Видение исчезало. Темнели внизу облака, угасал огонь солнечного восхода, белые тучи застилали дымной завесой полную тайны гору. Круглое поднималось над горизонтом солнце и слепило ярким блеском пылающего диска.

— Хан-тен-гри! — торжественно проговорил ямщик и, обернувшись, указал назад: "алтын емел"…

За Федею горело "Золотое седло". Песчаные пики сверкали, облитые солнечными лучами, как червонцы.

Ямщик ударил кнутом по лошадям. Телега покатилась по пологому скату, быстро спускаясь в млеющую под солнцем пустыню.