Дмитрий Колосов - Император вынимает меч

К счастью, царь Сирии, самый могущественный владыка в Азии, был слишком занят, чтоб обращать внимание на то, что какой-то Митридат хочет захватить какую-то Синопу. У Аттала Пергамского болела голова из-за Ахея, Ахея же тревожило, как отнесется к его дерзкому властолюбию племянник — Антиох Сирийский. Судьба Синопы волновала разве что родосцев, вечно совавших нос не в свои дела. Именно обитатели Родоса откликнулись на жалобный призыв синопцев и послали в Синопу мужей с деньгами, выделанным волосом и жилами для метательных машин, тысячью комплектами вооружения и четырьмя баллистами. Заодно посланцы прихватили десять тысяч бочек вина — для поддержания бодрости духа.

Когда родосские корабли вошли в гавань Синопы, город уже был обложен с суши. Расположенная на перешейке, Синопа была хорошо укреплена и удобна для обороны. Взять ее можно было, имея флот, более сильный, чем флот синопцев, или много терпения. Флот у Митридата был, но, увы, не такой, чтоб отрезать город с моря; тут синопцы опасались напрасно. Зато терпения было хоть отбавляй. И времени тоже хватало, благо небольшая армия Митридата не требовала чрезмерных расходов и кормилась с полей, брошенных обитателями Синопы.

Война началась. Занятная это вещь — война! Дело, достойное мужей больше какого иного. Митридат восседал на коне и воображал себя новым Александром. А что? Был он силен, лицо имел правильное и привлекательное, манеры — царственные. Бороду он не брил, а коротко подстригал, объясняя, что так угодно богам. На деле причиной сему был небольшой изъян — небольшая, но уродующая вмятина на подбородке, след от удара мула, к какому юный царевич некогда имел глупость неосторожно приблизиться сзади. Но об этом знали лишь самые близкие. На всех прочих царь производил самое выгодное впечатление. Он умел держаться на людях, был деятелен и, говорят, очень неглуп. По крайней мере, Митридат объяснял свое желание владеть Синопой именно тягой к мудрости.

— Кому, как не мне, владеть городом, где появился на свет достойнейший Диоген!

Диоген Диогеном, но сменить роскошный шатер на пифос, а попойки на ученую беседу царь не спешил. Днем он объезжал свои войска, перегородившие перешеек рвом и валом, а иногда организовывал вылазки на неприятельскую территорию, когда солдаты на лодках подходили к берегу с моря, выбирая участок, где берег был поположистей, и карабкались вверх по лощинам, осыпаемые бранью и дротиками синопцев. Потери в таких стычках бывали нечасты, но эти сраженьица тешили сердце царя и вселяли бодрость в сердца воинов. Ну а с наступлением сумерек враждующие стороны предавались разгулу. Синопцы хлебали вино, привезенное с Родоса, а осаждающим приходилось довольствоваться пойлом, выжатым из местного винограда.

И все были заняты, и все были при деле, и жизнь, доселе пустая, вдруг обрела смысл. Вот и говори, что война — жестокость и несправедливость. А не будь войн, чем занимали бы себя бравые мужи, которым не сидится дома, за какие бы подвиги цари венчали себя победными лаврами? Не скажете? То-то же! Только война дает жизни разнообразие и веселие, достойное мужей. Только война! А если еще эта война не хлопотна и не кровава. Одним словом, веселая то была война!

К зиме война закончилась. Было выпито немереное количество вина, в желудках воинов исчезли целые стада баранов и быков, нарядные хламиды поизносились. Митридат снял лагерь и удалился в Амасию, где всю зиму пировал во славу будущих побед. Синопцы тоже не горевали, ибо Родос, заинтересованный в причерноморском хлебе и вкусной рыбице пиламиде, [54] Род тунца. обещал прислать еще денег, оружия и, главное, вина.

Прошла зима, и веселая война возобновилась. Понтийский царь вновь гарцевал на коне перед укреплениями, насыпанными синопцами, а те приветствовали его пьяными выкриками, благо вина вновь было вдоволь.

И на третий год было то же самое, и на четвертый. О Митридате Понтийском заговорили, как о воинственном государе. Он заказал себе шлем с рогами, отрастил длинные волосы, и походил теперь на варвара.

А на пятый год случилась неприятность. Антиох, владыка Сирии, наконец, соизволил обратить внимание на земли, лежащие к востоку от Тавра. С большим войском он пришел сюда и запер своего дядю Ахея в Сардах. Династы, с брезгливым высокомерием произносившие имя царственного юнца, сразу приутихли. Аттал затаился в своем Пергаме, Прусий носа не высовывал из Вифинии. Митридат…

Вообще-то, у Митридата не было причин опасаться Антиоха, ведь тот приходился ему свойственником. Несколькими годами раньше владыка Сирии воспылал страстью к Лаодике, юной сестре Митридата, слава о красоте которой шла по всей Азии. Антиох посватался, и конечно же Митридат не стал отвергать столь выгодную партию: неслыханная честь — породниться с самим Селевкидом! Митридат, полный самых радужных надежд, даже задрал нос перед приунывшими соседями, но вскоре выяснилось, что альянс этот, казавшийся столь выгодным, на деле никаких выгод владыке Понта не принес. И дело не в скверном характере Антиоха. Напротив, тот весьма милостиво отнесся к своему новому родственнику, видя в нем того, на чью помощь можно было бы опереться в борьбе за Азию. Брат — так называл Антиох Митридата. Брат-то брат, Но советники Антиоха, в первую очередь, приснопамятный Гермий, только и прикидывали, какой бы кус земли еще прихватить. Дружа с Антиохом, можно было не только не округлить свои владения, но и лишиться их. Потому Митридат потихоньку отдалился от своего царственного родственничка и старался пореже напоминать о себе. Ему не хотелось закончить дни откормленной канарейкой в золотой клетке, подобно Деметрию или Крезу. Не хотелось…