Андре Моруа - История Франции

7. В год проходило два собрания: одно – осенью, на котором император и его советники подготавливали работу, а другое, генеральное, – весной. Один хронист так описывает эти генеральные ассамблеи, или Майские поля. Они собирались вокруг дворца в Ахене, в Регенсбурге или в каком-нибудь другом городе. В обсуждениях принимали участие только «знатные», но до начала заседания они собирались со своими приверженцами каждый в своем шатре, чтобы выработать линию поведения. Между собранием и императором постоянно курсировали многочисленные посланцы. Если собрание выражало желание обсудить какой-то вопрос с императором, то он охотно туда являлся и все присутствующие совершенно откровенно высказывали ему все, что думали. Карлу Великому нравилось смешиваться с толпой на Майских полях и беседовать с людьми, прибывшими из всех провинций империи. Он хотел знать, где ропщет народ и каковы причины этого недовольства. В капитуляриях, которые он выносил на собрания, были не только законы, но и вопросы: «Почему бывает так, что то на марше, то в армии, когда нужно что-то сделать для защиты империи, воины не хотят помогать друг другу?.. Спросить у епископов и аббатов, что означают слова, которые они так часто повторяют: Отречься от мирского? Спросить, можно ли считать, что тот, кто ежедневно трудится, чтобы увеличить свою собственность, отказался от мирского?..» Это говорит о том, что в вопросах морали Карл не был чужд и иронии. Конечно, капитулярии вовсе не доказывают административных способностей Карла, которым, впрочем, обстоятельства и не позволили бы проявиться, но они говорят о здравом смысле, любознательности и мудром уважении местных обычаев, включая и завоеванные народы.

Карл Великий. Миниатюра Хроники Сен-Дени. Между 1350–1400

8. После духовной деградации Меровингов Карл Великий поощрял возрождение культуры, впрочем весьма еще робкое. Он испытывал склонность к культуре и во время трапез приказывал читать святого Августина и святого Иеронима. Он нашел ученых людей в Италии и Англии. Защищенная морем, Англия с самого начала своей христианизации значительно меньше, чем континент, страдала от иноземных вторжений. Там в монастырях уцелели священные и мирские книги, среди которых были и книги Аристотеля. Школы Йорка, где преподавал знаменитый Алкуин, были несравненно лучше, чем школы на континенте, и Карл, встречавшийся с Алкуином в Италии, делал все возможное, чтобы привлечь его к своему двору. Когда ему это удалось, он создал придворную школу, учениками которой был он сам, его красивые и прекрасно образованные дочери и его советники; кроме того, он создал Академию, в которой Карла называли Давид, а Алкуина – Flaccus . [4]Эйнхард говорит нам, что император укладывал свои дощечки для письма под подушки постели, чтобы в бессонные часы упражняться в письме. В обязанности Алкуина, «министра народного образования», входило: возобновить учебные занятия, создать монастырские и епископальные школы, восстановить рукописи и оживить всю культуру в целом. Император поощрял эту деятельность и предоставлял людей для поисков манускриптов и обогащения монастырских библиотек. «Священной задачей» считалось копирование книг. В капитуляриях мы читаем: «Нам неугодно терпеть, чтобы при чтении священных текстов во время богослужений звучали неприятные для слуха солецизмы [ошибки], и мы намерены перестроить вышеназванные чтения…» Карл пишет одному аббату: «Многие монастыри направили нам послания, в которых сообщается, что братья молятся за нас; и мы заметили, что в большинстве этих посланий чувства были добрые, но слова грубые и непросвещенные… Поэтому мы призываем вас не пренебрегать изучением словесности…» Естественно, что в этом полуварварском ренессансе много наивности. Темы дискуссий кажутся нам довольно пустыми. Труды Алкуина одновременно и педантичны, и ребячливы. Надо заметить, что, кроме описания жизни Карла Эйнхардом, от этой эпохи до нас не дошло ни одного значительного произведения. Но и сам Алкуин сознавал все эти недостатки; он писал императору: «В утро моей жизни я посеял в Британии семена науки; теперь, в вечернюю пору жизни, хотя кровь моя и охладела, я не перестаю сеять эти семена и во Франции и надеюсь, что они расцветут с Божьей помощью и в той и в другой стране…» И наступит день, когда плодами этих посевов станут Шекспир и Монтень.