Дэвид Ирвинг - Вирусный флигель

Эти два человека, Дибнер и Эзау, каждый по-своему, убедили военных в необходимости атомных исследований. И когда разразилась война, только Германия, только она одна, имела военное учреждение, целиком занятое изучением использования атомной энергии в военных целях.

Но оно было не единственным. Была ведь еще и группа Эзау. Нетрудно догадаться, что конкуренция не замедлила возникнуть. Правда, она была несколько односторонней — до времени Эзау не знал о работах военного министерства. Тем менее он оказался защищенным против интриг. И в результате остался за бортом. В тот самый день, когда Британия и Франция объявили Германии войну, профессор Эзау имел беседу с генералом Беккером. Генерал твердо обещал Эзау помощь и содействие военного министерства. Он согласился, что Эзау необходимо снабдить особым мандатом, который предоставлял бы ему необходимые полномочия и подтверждал бы особую важность, особое военное значение уранового проекта. Однако сам Беккер такого мандата не дал. Он попросил Эзау прийти к начальнику отдела военных исследований Шуману с заготовленным проектом мандата и проинформировать его о состоявшемся разговоре. Эзау почувствовал себя окрыленным. Он немедленно отправился в министерство экономики договориться о поставке сверхчистых урановых соединений и радия. Этот вопрос требовалось урегулировать как можно скорее, чтобы военно-воздушные силы не успели перехватить все запасы и пустить их на изготовление радиоактивных светомасс. В министерстве Эзау разговаривал так, будто мандат был уже в его кармане.

Затем, прихватив своего помощника профессора Мёллера, Эзау направился к Шуману, но тот почему-то не сумел их принять. В понедельник 4 сентября, в полдень, Эзау и Мёллеру все же удалось повидаться с высшим чиновником из исследовательского отдела доктором Баше, который был прямым начальником Дибнера. Эзау принес заготовленный проект мандата и попросил передать мандат через Шумана на подпись Беккеру. Однако Баше ответил, что не уполномочен вести столь важное дело, и Эзау пришлось покинуть Департамент с пустыми руками. Но, видимо в суматохе первых военных дней он и на сей раз ни о чем не догадывался; он все еще был убежден, что мандат будет у него не позднее 7 сентября, в чем и заверил министерство экономики.

Во вторник утром — Эзау еще не было на месте — Мёллер позвонил в Департамент и попросил Шумана ускорить подписание мандата. Но почти тотчас в Бюро стандартов пожаловал Баше. Не дожидаясь Эзау, он сообщил, что Шуман уполномочил его передать: Эзау в мандате отказано, — Департамент армейского вооружения начал собственные урановые исследования.

Возмущенный Эзау помчался в министерство просвещения жаловаться своему шефу профессору Менцелю и только от него узнал, как безжалостно надул его Департамент армейского вооружения. Менцель же передал Эзау и приказ Департамента свернуть все урановые эксперименты. Эзау «был вынужден подчиниться».

Но его энергичные протесты как бы подстегнули военное министерство. Уже 8 сентября из Лейпцигского института теоретической физики был срочно вызван в Берлин молодой физик доктор Эрих Багге. Еще до войны с ним говорил о возможной работе для военного министерства профессор Позе. Встреча Позе и Багге произошла в мае, и Багге уже успел прочно забыть о ней. Вряд ли нужно объяснять, что сулило в первые дни войны получение толстого зловещего пакета цвета буйволовой кожи, и вряд ли можно описать, что пережил Багге, прочитав приказ прибыть в военное министерство «для отчета».

Уложив в чемоданчик фотографии близких, книги для чтения в дороге, теплое белье и прочие необходимые на фронте вещи, Багге направился в Берлин. Только попав в здание на Харденбергштрассе и встретив там Дибнера, Багге понял, что судьба пощадила его. Вместо того, чтобы отправить на фронт, от него просили помощи в организации экстренного и совершенно секретного совещания, на котором должно было состояться обсуждение возможностей практического осуществления уранового проекта.

В списке химиков и физиков, составленном Дибнером и Багге, значились фамилии профессоров Боте, Гейгера, Штеттера, Гофмана, Маттауха и докторов Дибнера и Флюгге. Разумеется, была в нем и фамилия Гана. Повестки участникам совещания разослали точно таким же образом, как перед тем — Багге. Багге получил повестку в Лейпциге 14 сентября, но он уже все знал и был спокоен. Зато остальные пережили то же, что и Багге после получения первой повестки.