Аркадий Ваксберг: ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО

О русской нации, по счастью, действительно, нет. А о еврейской почему-то есть – обобщенные характеристики, которые он ей дает, будут приведены ниже. И уже одно это выводит его книгу из ряда «исследований новейшей русской истории» (см. обложку и титульный лист) и переводит ее в ряд запальчивых публицистических манифестов на избитую тему. Его книга принадлежит не перу академика А. И. Солженицына, а перу литератора А. Солженицына, на что он, как и любой автор, имеет, конечно, несомненное право. Но и у читателя есть право судить ее не по законам того жанра, который самим автором заявлен, а по законам того, к которому она реально принадлежит.

Вот и все, что я счел нужным сказать, предваряя свое сочинение, которое ни при каких условиях не смею выдать за научное исследование. Но, принимая любые возражения, которые, наверно, последуют, хотел бы увидеть их оснащенными аргументацией, источниками, достоверными фактами, а не эмоциями, продиктованными отнюдь не потребностью в объективной, нелицеприятной истине, а чем-то другим – привходящим и суетным.

Когда я говорю о возможных (и даже, видимо, неизбежных) возражениях, я, конечно, не имею в виду вой и лай «патриотов». Эти-то вольны выть и лаять сколько угодно, что, естественно, и последует – ответа им нет и не будет. Пусть беснуются в своем, редеющем, к счастью, и обреченном, кругу. Это к нам (но о них!) обращается через столетия блистательный Василий Курочкин, переложивший на русский манер великого Беранже: «Тише, тише, господа! Господин Искариотов, патриот из патриотов, приближается сюда!»

История еврейского народа в России многократно и очень подробно исследована и рассказана, в дополнительном напоминании она не нуждается. Но если не вспомнить хотя бы в общих чертах самые болевые точки юридической и фактической дискриминации, которой он подвергался на протяжении хотя бы двух веков, весь последующий рассказ лишится корней.

С судьбой российского еврейства в период до 1917 года сопрягаются прежде всего два явления, неразрывно связанные друг с другом: черта оседлости и погромы.

Черта оседлости, то есть территориальные границы, отведенные для жительства еврейским беженцам с Запада, которых Россия приняла, но не уравняла в правах с аборигенами, юридически существовала с конца XVIII века. Указом императрицы Екатерины Второй от 23 декабря 1791 года российские подданные еврейской национальности получили право на проживание лишь в пятнадцати западных губерниях империи: Бессарабской, Витебской, Волынской, Гродненской, Екатеринославской, Киевской, Ковенской, Минской, Могилевской, Подольской, Полтавской, Таврической, Херсонской, Черниговской.

По правде говоря, с учетом относительно не слишком-то многочисленного в ту пору еврейского населения, это была огромная территория, на которой свободно, не мешая друг другу, могли бы поселиться еще многие миллионы не только евреев, но и русских, и украинцев, и белоруссов, испокон веков здесь проживавших. Истоком будущего напряжения и кровавых распрей была отнюдь не территориальная теснота, а самый факт обидной, унизительной дискриминации, разделившей подданных Российской империи на «своих» и «чужих». Вырваться из черты оседлости, обрести свободу передвижения, а вместе с тем и осознать себя равными со всеми, сбросить с себя клеймо человека второго сорта, – все это стало поистине «навязчивой идеей» для русских евреев следующих поколений, мечтавших о счастливом будущем своих детей.

Прошли многие десятилетия, прежде чем в этом вопросе наступил какой-то положительный сдвиг. Император Александр Второй, прозванный в народе за серию своих прогрессивных реформ Царем-Освободителем, разрешил проживать вне черты оседлости купцам первой гильдии (то есть особенно преуспевшим в своем бизнесе и заслужившим благосклонность – не даром, конечно, – местного начальства); евреям-мастерам, отличившимся в редких и крайне нужных России ремеслах; всем обладателям докторской степени и некоторым другим категориям российских подданных «нежеланного» происхождения. Чуть позже такую свободу выбора места жительства получат и все обладатели университетских дипломов.

Было совершенно очевидно, что теперь в гимназии, а затем и в университеты сразу же хлынут потоки еврейских детей, которым родители, превозмогая бремя материальных тягот, постараются открыть возможности для самореализации. Поэтому тотчас был введен «поправочный коэффициент» к щедрой царской милости, получивший название процентной нормы: число учащихся-евреев в гимназиях и университетах не могло превышать (в разных губерниях и городах по-разному) 3 – 5 – 10 процентов от общего числа гимназистов или студентов. Таким образом, кроме конфронтации «белых» и «черных» (русских и евреев) – то есть полноправных и почти бесправных – царизм породил еще и конкуренцию евреев друг с другом в борьбе за призовые места. Строго говоря, речь шла вовсе не об ЭТНИЧЕСКОЙ конфронтации и дискриминации в буквальном смысле этого слова, а о конфронтации и дискриминации конфессиональной. Ограничениям подвергались не этнические евреи как таковые, а исповедовавшие иудейскую религию. Ни в каких полицейских и иных официальных документах никакой этнической идентификации личности не существовало: речь могла идти только о вероисповедании, то есть об идентификации конфессиональной. Нелепого вопроса («пункта») «национальность» не существовало вовсе, – существовал другой: «вероисповедание». Достаточно было принять православне или вообще какую бы то ни было другую религию, и все ограничения тотчас снимались. Для многих людей – как по искреннему убеждению, так и без всяких убеждений, в силу циничного прагматизма – это стало выходом из положения. Число «выкрестов» (такую кличку получили еврейские вероотступники) – точнее, желающих ими стать – росло год от года. Церковь достаточно упорно сопротивлялась хлынувшему потоку, хотя обращение в свою веру новых адептов всегда считалось одной из важнейших задач любой конфессии. Но совсем удержать этот поток возможности не было, а натиск талантливых и трудолюбивых еврейских юношей (главным образом юношей!), рвавшихся в высшие учебные заведения, все нарастал.