Аркадий Ваксберг - ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО

Как раз тогда, в своем отношении к Израилю и вообще к еврейскому этносу, Кремль демонстративно отошел от классовой теории и марксистского интернационализма. Вместо «богатых и бедных» появилось деление на сионистов и антисионистов, независимо от того, к какому классу те и другие принадлежат. Разгромленный на полях войны нацизм триумфально побеждал в сфере идеологической. Страх от вольнолюбивых мыслей возвращающейся с Запада армии, как это было уже в царской России после победы над Наполеоном, побудил Сталина включить пропагандистскую машину русского национализма, который в специфических российских условиях, без антисемитизма вообще не существует.

«Патриот» становился синонимом слова «русский» (этнический русский!), а западничество стало обобщенным синонимом «еврейства». Еврей – русский патриот – такое сочетание исключалось по определению. Точнее, по принципу: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда…

Сталин, несомненно, внес особый вклад в теорию и практику антисемитизма. Он объединил три его разновидности: расовый (этнический), ритуальный (иные называют его «бытовым») и политический. Впервые в истории, Сталин объединил еще и коммунизм с антисемитизмом, то есть сделал то, что коммунизму противопоказано – в данном случае действительно по определению. Для того чтобы придать этому противоестественному соединению более легальный и теоретически обоснованный характер, он дал евреям новое идеологизированное название – «космополиты» (эвфемизм еврея), а антисемитизму присвоил благородную миссию патриотической борьбы против космополитизма.

Апология русского лжепатриотизма сопровождалась и постоянным, нагнетаемым прессой, противопоставлением русской и мировой культур. Малейшее признание каких-либо ценностей не своей, то есть «заграничной», культуры начало квалифицироваться как «низкопоклонничество» и непременно получало «еврейскую окраску»: не мог же русский патриот восхищаться (пусть и гораздо скромнее: только признавать как данность) хоть какие-то достижения или открытия, рождсненые на Западе! Космополитизм, означавший еще в совсем недавнем прошлом идею единства культур и наций, стремление стран и народов к взаимопознанию, был искажен и оклеветан. Развязанная Кремлем и Лубянкой борьба с ним имела два лика: приукрашивание «сталинского рая» и антисемитизм.

После убийства Михоэлса и практически в течение всего 1948 года продолжал разыгрываться публичный фарс: официальное признание заслуг Михоэлса (его имя было присвоено Московскому Еврейскому театру, который по-прежнему именовался Государственным) и реформирование ЕАК (то есть его сохранение) путем введения в состав комитета и президиума комитета очень известных деятелей политики, культуры и науки[5]. Однако за кулисами не только не произошло никаких изменений – напротив, маховик раскручивался с полной силой, вопреки тому, что было у всех на виду. Уже 20 января 1948 года, – через неделю после убийства Михоэлса и через четыре дня после его торжественных, государственных – похорон, был арестован заведующий отделом фотоинформации Совинформбюро Григорий Соркин, и от него тотчас же стали требовать показаний против вполне конкретных «шпионов»: Лозовского и «других руководителей ЕАК», к числу которых, естественно, в первую очередь относился Михоэлс[6]. Эти показания, причем непременно с указанием имен шпионов, завладевших Еврейским комитетом, у Соркина, равно как и у арестованных почти одновременно с ним сотрудников Совинформбюро – Ефима Долицкого и Якова Гуральского (негласного агента Лубянки), вымогали с помощью самых изощренных, мучительных пыток[7].

Эти, так называемые «следственные», действия продолжались и после того, как Сталин – устами Молотова и его заместителя Вышинского с демонстративной спешностью признал Израиль, и с новым государством стала налаживаться «дружба», подкрепленная конкретными делами: отправкой советского оружия и военных специалистов. Но из дружбы, на которую рассчитывал Сталин, ничего не вышло. Тем, кто возглавил новое государство, Белый дом был гораздо ближе, чем Кремль: ностальгия по детству и юности (многие из них были выходцами из местечек Украины и Белоруссии) не лишила их трезвого расчета. Да и Англия срочно приспособилась к новой политической реальности.

В объятия к Сталину никто не спешил бросаться. Скрывать меняющийся курс национальной политики становилось все затруднительней: дискриминация по «пятому пункту» – при получении жилья, устройстве на работу, поступлении в университеты и другие высшие учебные заведения – проявлялась повсеместно и фактически не скрывалась. Все, что еще совсем недавно творилось за кулисами, теперь с непреложностью выползало наружу.