Анна Берне - Воспоминания Понтия Пилата

Господи, почему Ты медлишь возвратить их мне? Сколько еще времени Ты хочешь, чтобы я пребывал в этом мире разлученным с теми, кого люблю, разлученным с Тобой?

Да, мне трудно называть Антиоха сыном, когда я вновь вижу Кая гордо сидящим на лошади, ведомой внимательным и счастливым Нигером; когда я слышу ломкий голос Авла, с восторгом первооткрывателя декламирующего великолепное обращение Цицерона: «Доколе, Каталина, ты будешь испытывать наше терпение?» Трудно называть его моим сыном, когда мне представляются круглые розовые щеки Луция, его доверчивая и нежная улыбка; еще труднее, однако, мне бывает, когда я вновь вижу Понтию в ее торжествующей красоте и представляю себе ребенка, которого она могла мне родить, если бы Богу было угодно… Порой мне кажется, что я предаю их всех, профанируя священное имя «отец», которым только они вправе меня называть.

Но разве не те же чувства обуревали вчера вечером Флавия? Пусть для его же блага, но я похитил у него единственного сына, которого, как я лишь теперь обнаружил, подавленный этим странным открытием, упорно считаю молодым человеком, хотя ему уже сорок пять…

Обычай требует, чтобы я испросил аудиенцию у Кесаря и представил ему того, кто отныне будет носить мое имя. Этого я делать не буду. Первая и самая очевидная тому причина заключается в том, что в настоящее время Нерона нет в Риме. После длительного пребывания в Греции он отправился в Антий; было бы удивительно, если бы он решился вернуться оттуда до первых осенних дождей. Кто знает, буду ли я еще жив тогда?..

Согласно официальным сообщениям, — Бурр умер от опухоли в горле, а то, что Нерон подослал к нему во время этой болезни своего личного врача, свидетельствует о привязанности августейшего воспитанника к своему старому учителю… Октавия… Кто решился бы усомниться, что Августа нарушила скуку своего изгнания в объятиях случайного любовника и что она возбуждала свою страсть, стремясь отомстить за презрение супруга, который развелся с ней? Эта история слишком напоминает то, что произошло с несчастной Валерией Мессалиной, и мне так и слышатся возгласы: какова мать, такова и дочь!

Может быть, Нерон и неповинен во всех тех смертях близких ему людей… Может быть, но я, по примеру всех тех, кто сохраняет хоть каплю здравого смысла, стараюсь держаться подальше от Агенобарба… Я не буду просить аудиенции у государя. Я не пойду приветствовать его в построенном им сказочном дворце, который соединил дом Мецената и старые строения Палатина. Я не увижу сказочных сокровищ, которые он там собирает: статуй Фидия и Праксителя, картин греческих мастеров, которые, как говорят, он охотно показывает своим гостям.

Я ошибался, полагая, что Кесарь задержится на Юге. Когда прошел слух, что Нерон решил ехать в Грецию и оттуда отправиться морем в Коринф, плебеи взволновались, и государь счел необходимым возвратиться в Рим, по крайней мере на несколько недель. Дабы утешить его, Тигеллин организовал в роскошном зале на другой стороне Тибра вечеринку, шум которой сотрясал весь Рим. Думаю, не стоит говорить, сколь далеко зашло там дебоширство.

Пуденций рассказал мне о том во всех подробностях. Сенаторы дают понять, что весьма шокированы, но я не уверен, что их благочестивое возмущение не объясняется просто тем, что они не были приглашены на эту беспрецедентную оргию. Кай Корнелий вынужден был прервать свои скабрезные анекдоты, когда Пуденциана тихо вошла в комнату. Интересно, что эта некрасивая целомудренная девушка сказала бы, услышав, как ее отец говорит о столь неприличных вещах? Забавно, что Пуденций покраснел, как провинившийся мальчишка, и поспешно сменил тему разговора.

Но Кай Корнелий не единственный, кому было дело до мерзостей, чинимых Агенобарбом. Все те, кто собрался у него тем вечером вокруг святой трапезы, не говорили ни о чем другом, и даже Петр в своем поучительном слове, с которым он по обыкновению обращается к нам, не смог обойти эту тему. Он, обычно игнорирующий гуляющие по Риму слухи, говорил о гнусностях, бесчестии, которые непременно навлекут на Город гнев Божий. Он напоминает о небесном огне, обрушившемся на Содом и Гоморру… Мы с Пуденцием обменялись взглядами: опасно говорить об огне в Городе в июне, когда уже несколько недель не было дождя.

Я должен был отправиться по своим делам в Кампанью, но что-то удержало меня этой весной от дальней поездки. Чем больше я старею, тем более невыносимой становится для меня мысль о смерти вдали от Города.