Петр Константинов - Синий аметист

— Но все вызовутся добровольцами! — неопределенно махнул рукой Калчев.

— В таком случае нужно решить, кто больше всего подходит для этого дела, а уж потом тянуть жребий, — упрямо стоял на своем семинарист.

— Брось, Бруцев, не надейся, ты все равно не вытащишь, — засмеялся Гетов.

— Погодите, братья! — воздел руки кверху Димитр Дончев. — О чем вы спорите? Какие добровольцы должны тянуть жребий? Речь ведь о том, что кто-то должен подложить взрывчатку… О каких избранных можно говорить в таком случае? Разве мы не выбрали друг друга уже тем, что пришли сюда?! — И он рассерженно опустился на место.

Грозев подождал, пока все успокоятся, и продолжил:

— Мы располагаем сведениями, что самым доступным складом у турок является старый постоялый двор Меджидкьошк. Там хранятся преимущественно артиллерийские снаряды, и, если удачно установить взрывчатку, все взлетит на воздух. Динамит надо подложить где-то внутри здания, причем загодя, а потом лишь поджечь шнур. Все это Может сделать один человек. Выделим и охрану. Думаю, троих хватит…

Грозев умолк. Обернувшись к Дончеву, он взял у него несколько листочков, свернутых вчетверо.

— На одной из этих бумажек нарисован круг. Кому он попадется, тот и выполнит задание. А вопрос об охране мы решим дополнительно.

Он разбросал бумажки по столу.

— Тяните!

Руки людей переплелись над столом. Рядом со своей Грозев увидел белую тонкую руку Искро. Она слегка дрожала. Каждый из собравшихся взял одну бумажку. В комнате воцарилась тишина. Слышался лишь шелест лихорадочно разворачиваемых листочков.

— У меня! — ликующе выкрикнул Христо Жестянщик. Высоко подняв бумажку, он взволнованно шагнул к столу, опрокинув на ходу стул. Искро подбежал к нему и, обеими руками схватив руку Жестянщика, принялся горячо трясти ее. Все сгрудились вокруг Христо, возбужденно обсуждая случившееся. Из общего гама выделялся голос Дончева, предупреждавший, чтобы из дому выходили по одному. Спустя некоторое время все стали расходиться.

Последним покинул комнату Бруцев. Дойдя до угла, он остановился в тени виноградной лозы. Здесь, на узкой, как туннель, пустынной улице было прохладно. Домой идти не хотелось. Чердачное помещение, где квартировался Бруцев, в эти часы напоминало раскаленную печь. Бруцев присел на камне у литейной мастерской, прислонившись спиной к оконной ставне. В ушах еще звучали голоса товарищей, слышался бас Жестянщика, перед глазами мелькнуло бледное, измученное лицо Искро. О каком великодушии говорила тогда Невяна Наумова, когда сейчас люди ведут борьбу не на жизнь, а на смерть! В борьбе не может быть места ни для чего другого!

Бруцев огляделся. Мысль об учительнице всегда появлялась неожиданно, в самый неподходящий момент. Вначале это смущало семинариста, но потом, стоило ему остаться одному, он вспоминал ту далекую теплую ночь, топот копыт, наяву видел глаза девушки, светившиеся мягким, каким-то странным светом. Бруцеву всегда казалось, что служение великой идее требует суровости и мужества, отказа от всех благ человеческой жизни. Наумова же служила святому делу лучше любого мужчины, а говорила о поэзии, и глаза ее при этом блестели восторженным блеском. Бруцев чувствовал, что эта женщина вызывает в нем какое-то непонятное, смущавшее его волнение… Он откинулся назад и поднял глаза вверх. И тут он увидел на лестнице дома напротив плотную человеческую фигуру. Человек не спускал глаз с дома Демирева. Бруцеву показалось, что это Христакиев. Нежность, переполнявшая его сердце, вмиг испарилась. Спустя мгновение незнакомец огляделся по сторонам и, убедившись, что все спокойно, спустился по лестнице и вышел на середину улицы.

Это действительно был Христакиев. После обеда, возвращаясь домой, он встретил Дончева. Недолго думая, Христакиев пошел за ним. Заметив, где скрылся Дончев, он взобрался на верхнюю площадку дома напротив и увидел как на ладони подвальное помещение. Ничего не ускользнуло от взгляда Христакиева. Он видел, как приходили все новые и новые люди, как спорили о чем-то, как затем тянули жребий… Христакиев ликовал. Не было никакого сомнения: в Пловдиве готовился заговор. И все эти люди были его участниками. Но самую большую радость доставило Христакиеву то, что среди знакомых лиц он увидел не кого-либо, а самого представителя фирмы «Шнейдер» и «Восточной табачной режии», человека, считавшегося своим в мютесарифстве — Бориса Грозева.

Христакиев уже предвкушал изумление турок: Айдер-бега и других — всей этой мютесарифской нечисти, которая часами бездумно потягивала кофе в тени виноградной лозы. Даже почувствовал некоторую гордость от того, что решился следить за столь опасными врагами, будучи абсолютно безоружным. Ехидная усмешка тронула губы: теперь все заговорщики были у него в руках.