Петр Константинов - Синий аметист

Вам решать, — сказал он. — Перед отъездом я имел беседу с Адем-пашой и господином Джоузефом Блантом, английским консулом в Эдирне. который отлично разбирается во всех вопросах. На этот раз нужно хорошенько все обдумать, чтобы не получилось, как в прошлом году…

— В прошлом году… — сердито повторил Стефанаки. — В прошлом году ничего такого не случилось бы, не будь его коллег в Стамбуле. Они первыми бросили наживу тем стервятникам-писакам…

— Точно, — согласился Апостолидис. — Пять фаэтонов послали в Копривштицу, объездили все Родопы…

— Вот именно, — подтвердил Стефан. — А посмотрите, где сейчас эти писаки? Макгахан — в Румынии, у русских. Пиэрс — в Лондоне, строчит статейки против правительства… Негодяи… Русские агенты… И зачем только относились к ним с уважением…

— Все это политика, Стефанаки-эфенди, — примирительно ответил левантиец. — Это же не тюрьма, где и поприжать можно…

— Политика… Ну, раз политика, тогда будем соблюдать все правила игры, — сказал Стефан и холодно смерил взглядом гостей. — Неукоснительно… без всяких уступок…

Он раздраженно поправил перстень. Изумруд блеснул зеленым огоньком и угас. Стефан хотел сказать еще что-то, но сдержался и лишь спросил у Апостолидиса:

— А почему вы считаете, что прошлогодний сбор подписей против написанного газетчиками о здешней резне ничего не дал?

— Да потому, что Адельбург и английский вице-консул Кольверт доложили, что у них имеются жалобы болгар на насилие при сборе подписей.

Стефан снисходительно усмехнулся.

— Причину нужно искать глубже, — заметил он. — И следует остерегаться, чтобы не повторить ошибку… Надо умело подобрать источники анкеты, иначе ничего не получится. В прошлом году мы собрали подписи с пловдивских нотаблей, людей, которые всю свою жизнь одной ногой находились в Стамбуле, а другой — в здешних селах. Менее чем за пять лет они были то с греческим патрикой из Фенера, [34] Фенер — квартал в Константинополе. то с князем Лобановым, то с папой римским и, наконец, со старым тырновским склочником владыкой Илларионом. Ненадежные угодники, в любую минуту способные переметнуться. Как, впрочем, они и делали… Вот поэтому и нужно все тщательно обдумать. Европу не купишь тем. что ненадежно, непроверено…

— В таком случае, давайте пустим наши корреспонденции из Пловдива, — сказал Апостолидис, снимая крошку табака с губы.

— Корреспонденции… — недовольно поморщился Гвараччино. — Людям нужны факты, документы… О каких корреспонденциях речь?…

Стефан Данов молчал, откинувшись на спинку кресла. Явно, ему придется действовать в одиночку, а получит он всего лишь четверть того, что причитается этим двоим.

— По-моему, вот что нужно сделать, — заявил он. — Доказать, что прошлогодние сведения и корреспонденции получены путем подкупа и что все в них выдумано. Только это может возыметь действие. Все остальное — пустые разговоры.

— Хорошо придумано, — кивнул Гвараччино. — И как же мы это докажем?…

— Потом решим. Сейчас для нас важно достать документы, в которых все было бы написано черным по белому.

Губы его растянулись в усмешке, но, поглядев на собеседников, Стефан помрачнел. С кем он имеет дело? Один — усталый от чрезмерных стараний чиновник, другой — самодовольный индюк. Но оба намного богаче его, намного обеспеченнее — и в Константинополе, и тут, в Румелии. Сердце его сжалось от боли — знакомой, тяжелой, как свинец. Стало трудно дышать…

Грозев разорвал конверт, который принес ему слуга Аргиряди, достал из него небольшой листок и развернул его:

«Господин Грозев!

Сегодня мы отмечаем мое совершеннолетие. Все мы будем очень рады, если Вы согласитесь принять участие в небольшом семейном торжестве.

22 июня 1877 года

Прочитав записку, Грозев положил ее на стол и подошел к окну. Все. что с ним происходило в последнее время, было странным и необъяснимым. В его жизни женщина никогда не занимала особого места. Правда, в Вене и Бухаресте у него были мимолетные знакомства, которые оставили в душе скорее чувство досады и пустоты, нежели волнение. Вот почему ему казалось странным, что София Аргиряди слишком долго занимает его мысли. Он пытался объяснить это тем, что она оказалась совсем не такой, какой он себе ее представлял в самом начале. В чем-то они были похожи. Борис не мог точно определить, в чем именно, но это и привлекало его в ней больше всего.

После того памятного разговора в доме Аргиряди Грозев думал, что София долго не даст о себе знать. Вот почему три наспех написанные строчки вызвали у него в душе неожиданное волнение — как будто его коснулась ласковая нежная рука.