Петр Константинов: Синий аметист

Джумалия озадаченно взглянул на него. Ему не нравился глубокий смысл, содержащийся в ответах молодого человека. Уверенный тон, с которым произносились крамольные, по мнению Джумалии, слова, болезненно касался самих устоев его патриархальной души.

— Извините меня за любопытство, но позвольте вас спросить, — наклонился он поближе к лампе, — вы как ведете свои дела — в содружестве с дядей или самостоятельно?

— Совсем самостоятельно…

— Шерстью торгуете?

— Нет… Табаком и оружием.

Старик удивленно посмотрел на гостя.

Грозев утвердительно кивнул. И, нисколько не смущаясь, объяснил:

— Думаю и здесь развернуть такую же торговлю. Только сперва нужно узнать здешние условия.

Наступило неловкое молчание. В комнату с подносом в руках вошла Милена. На подносе стоял керамический графинчик с ракией и две рюмки. Джумалия разлил ракию по рюмкам и торжественно произнес:

— Ну, будем здоровы… И добро пожаловать в наши края…

Гость сдержанно кивнул в ответ на приветствие и слегка пригубил. Джумалия вытер усы и, глядя на огонь в лампе, сказал:

— Значит, оружием торгуете… И табаком…

— Теперь это самое доходное дело, — спокойно пояснил гость.

Старый мастер снова взглянул на него. Светлые глаза Грозева показались ему не только чересчур спокойными, но и дерзкими.

— Оружие сейчас… большой спрос имеет… — Медленно проговорил он, и в голосе прозвучала легкая нотка досады, как будто старик вновь почувствовал в душе тупую боль.

— Война неминуема, а оружие всегда нужно, — ответил Грозев, — надо только вовремя его предложить.

Этот человек был практичным и рассудительным. Что-то словно сдавило горло Джумалии. Он прокашлялся. Потом посмотрел на остатки ракии на дне рюмки и ничего не ответил. В наступившей тишине слышалось потрескивание фитиля. С Сахаттепе донеслись три отмеренных удара городских часов. Спустя секунду их повторили и часы в комнате. Это как будто подтолкнуло Джумалию. Он посмотрел на циферблат и сказал;

— Вы сегодня весь день на ногах и, наверно же, устали… Я распорядился поместить вас в доме моего брата, что напротив. На втором этаже есть уютная комната…

Голос его звучал заметно сухо. Старик медленно подошел к двери, открыл ее и крикнул куда-то в темноту.

— Лука… Лука… Возьми фонарь и проводи гостя в дом Христо. Грозев только теперь обвел глазами комнату. В глубине ее, рядом со старым буфетом из соснового дерева висел календарь «Прогресс» за 1876 год. На секунду взгляд его уперся в эту большую красную цифру, потом он спокойно отодвинул рюмку и поднялся, застегивая пуговицы на пальто.

У двери мужчины попрощались — сдержанно, почти холодно. Лука пошел вперед, освещая фонарем дорогу. Джумалия поднялся наверх, прикрыл дверь и постоял немного, не шевелясь, глядя на мерцающий огонек, будто пытаясь что-то вспомнить.

Вдруг он швырнул на стол четки, которые до этого держал в руке, и, заложив руки за спину, подошел к окну.

«Что же это творится… — думал он с горечью. — Сколько народу уничтожено, целые города стерты с лица земли, каждый день на площади виселицы строят, а мы за золото и душу свою продать готовы. Арсеналы поганых полним бельгийским порохом, я их в сукно одеваю, а этот негодник — богатый, ученый, по всему видно, взялся им поставлять австрийские пистолеты и винтовки…»

Джумалия тяжело опустился на венский стул, устало провел рукой по столу, будто сметая что-то, и глухо вымолвил:

— Плохой мы народ…

В свете лампы лицо его, изборожденное глубокими морщинами, выглядело измученным.

Снаружи было тихо, и только монотонно струился дождь по водосточным трубам.

— Оставайтесь у нас и завтра, Анатолий Александрович, — попросила Жейна. — Ведь мы не виделись с тех пор, как уехали из Одессы. Почитай, год скоро…

— Благодарю вас, Евгения, — сказал высокий крупный мужчина, дружески глядя на девушку. — Но, видит бог, я должен спешить…

Он окинул взглядом обеих женщин и добавил:

— Турки неспокойны, да и в России, как видно, зашевелились. Вчера я читал речь Соболева, отпечатанную в «Русской жизни»… Все идет к развязке… Я хочу как можно скорее добраться до Константинополя и через три-четыре дня покинуть пределы Турции.

Анатолий Александрович Рабухин, богатый помещик из Херсонской области, был лет тридцати-тридцати пяти, с каштановыми волосами и миловидным, свежим лицом. Он был знаком с семьей Христо Джумалиева по Одессе. Находясь проездом в Болгарии по пути в Константинополь, решил повидаться. С Христо его связывали сердечные, дружеские воспоминания о тех днях, когда болгарин держал в Одессе контору по продаже шерсти.