Петр Константинов - Синий аметист

— Хорошо… — кивнул он. — Я найду способ…

Ее просветленный взгляд скользнул по его лицу. Она медленно склонила голову ему на грудь.

Потом быстро выпрямилась и произнесла тихо, но твердо:

— Если нужно сделать что-то, как-то помочь вам, скажи! Я все сделаю…

Борис привлек ее к себе, поцеловал в волосы.

— Сейчас ступай домой… И спасибо тебе, София, за все!..

Свист повторился — громкий, настойчивый.

— До свидания! — сказала она и, придерживая подол юбки, пошла по мокрой траве.

Дойдя до поляны, обернулась. Борис стоял у навеса. Он махнул ей рукой, потом его серый пиджак исчез за кустами.

Борис медленно поднимался по склону. На листьях деревьев блестели дождевые капли. Подняв руку, он вытер лицо, еще раз ощутив чистый аромат ее волос.

Вдали на западе под редеющими облаками, которые еще отцеживали из себя последние капли дождя, открывалась равнина — освеженная, радостная.

В этот дождливый вечер — последний в сентябре — туман размыл очертания холмов, и город казался сплошной серой массой.

Амурат вышел из мютесарифства засветло, что в последнее время случалось с ним редко. Ступив на мокрый тротуар перед зданием, он нахмурился. Потом обернулся к адъютанту.

— На завтра пусть приготовят фаэтон. Поедем в Карлово и Кырнаре. Мне кажется, строительство укреплений на перевале идет слишком медленно.

— Вы поедете один? — спросил адъютант, вытянув руки по швам.

— Нет, со мной поедет полковник Садык из артиллерии.

Помолчав, он сказал:

— На сегодня все. Вы свободны. Спокойной ночи…

Адъютант щелкнул каблуками и скрылся в дверях мютесарифства.

На углу мечети Джумая Амурат остановился, оглядел раскисшую от дождя площадь и двинулся вверх по улице к своему дому. Дождь перестал, но от насыщенного влагой воздуха лицо Амурата покрылось липкой испариной.

Он посмотрел на мокрые фасады домов и почувствовал себя еще более скверно. От Сырости краски потемнели, и дома казались унылыми и мрачными.

Когда он открыл дворовую калитку, часовой застыл по стойке «смирно», но глаза его глядели удивленно: бей никогда еще не возвращался так рано.

Амурат пересек двор и направился к верхнему крылу дома. Поднялся по лестнице и вошел в свою комнату.

«Какая мерзкая погода!» Расстегнув мундир, он подошел к окну. Долина Марицы утопала в серой мгле.

Амурат вынул из кармана письмо Хюсни-бея. Сел на стул, стоявший у окна, но не стал перечитывать написанное. Держа сложенный лист в руке, он задумался.

В Константинополе подготавливается переворот. Просят помощи от гарнизонов, расположенных во Фракии. И именно сейчас, когда страна распята на кресте! Ведь всего в каких-нибудь десятках километров отсюда решается судьба Турции — останется ли она вообще на карте Европы! Амурат взглянул на письмо, и неожиданно ему вспомнилась Азия. Свою карьеру он начал там, на этом утопающем в нищете и предрассудках континенте. Потом было короткое пребывание в Вене, соприкосновение с новым, совсем различным миром, открывающим простор для человека, для мысли, для мечты. И с тех пор в его душе эти два мира живут в вечном мучительном споре друг с другом.

Амурат встал и вновь уставился в окно, в окутанную туманом долину, но мыслями он был далеко.

Потом внезапно повернулся и быстро направился к противоположной стене. На ней, над письменным столом, висела австрийская военная карта Балканского полуострова. Амурат отыскал взглядом Плевен, потом Константинополь. Темный кружок, которым была обозначена столица, ярко выделялся на голубой полоске Босфора. Амурат снова нашел Плевен, проследил взглядом коричневую линию Балканских гор, увидел рядом Пловдив. Сколько еще сможет продержаться Плевен? Туда уже подошел Тотлебен. Русские посылают все новые и новые войска, все сильнее сжимают кольцо. А если падет Плевен, на что тогда надеяться? Может, на зимние холода? Но разве они надежный союзник? К тому же на смену зиме придет весна… На что еще можно надеяться? Он бесцельно провел рукой по карте, потом обхватил ладонью подбородок, сжал губы. Как все безнадежно!

Ему вдруг вспомнился Сулейман-паша — как он склонялся над картой в зале мютесарифства два месяца назад. Его толстые чувственные губы самодовольно улыбались из-под рыжей бороды. Говорил он горячо, его плотная фигура с невероятной легкостью двигалась вокруг стола. Руки быстро сновали по карте. Сухие пальцы, словно созданные для того, чтобы иметь дело с деньгами, а не с оружием, ловко перебрасывали дивизии на сотни километров, жертвовали ими в бою или оставляли в резерве. Лицо маршала сияло от этой сатанинской игры, губы были влажными от удовольствия, он упивался собственным красноречием.