Йоханнес Йенсен - Падение короля

Ночь застала Миккеля Тёгерсена в пути, на дороге, ведущей от Западных ворот. Он услыхал скок коня, сзади галопом приближался всадник. Не успел Миккель оглянуться, чтобы посмотреть, кто это скачет, как всадник уже настиг его. Это был Отто Иверсен. Налетел, как вихрь, и промелькнул. Он сидел в седле, низко наклонясь, и мчался вперед во весь опор. Миккель проводил его взглядом, он слышал храпение разгоряченного коня, пыль и камешки так и брызнули из-под копыт.

Воздух был напоен запахом зеленых хлебов. Кругом стояла тишина. Сонно тянули свою бесконечную песню лягушки.

Спустя час, подходя к Северным воротам, Миккель опять услышал позади бешеный перестук копыт. Он посторонился и опять увидал, как мимо во весь дух промчался Отто Иверсен, возвращаясь в город.

Спустя несколько дней Миккель Тёгерсен, прозванный в городе Аистом, внезапно и без предуведомления был исключен из Копенгагенского университета. Для него это событие не было такой уж неожиданностью, потому что он давно перестал посещать церковную службу. В тот же день Ове Габриэль стал смотреть на Миккеля, как посвященный смотрит на постороннего человека.

А Миккель, несмотря на тайные угрызения, свободно вздохнул. Первым делом он перестал брить усы. И хотя будущее сулило ему сплошные невзгоды: нужду, заблуждения, страхи — он тем не менее, всему назло, отпустил огненно-рыжие кисти, упрямо не желавшие стоять торчком, а свисавшие мочалкой по углам рта.

Миккель Тёгерсен ничего не знал о Сусанне, кроме того, что она живет в доме старого еврея Менделя Шпейера; быть может, она была его дочерью. Имя девушки было ему давно известно, задолго до того, как он однажды разглядел ее в саду; оно часто попадалось ему, написанное мелом на деревянных столбах дома в окружении непристойных изображений. Рисунки и надписи кто-то стирал, они снова появлялись на том же месте, и их тут же стирали снова. Однажды Миккель застал возвращение старого еврея: прежде чем войти в дом, старик окинул взглядом угол дома, однако на сей раз там ничего не было.

Сусанна, так звали ее. Только два раза Миккелю удалось хорошенько ее разглядеть. С тех пор он больше не смел подолгу задерживаться возле ограды. Он старался вести себя, как обыкновенный прохожий, спешащий по своим делам. Поравнявшись с забором, он как бы ненароком посматривал в сторону сада, и порой ему удавалось мельком взглянуть на Сусанну. Она часто прохаживалась в полдень или вечером по заглохшим дорожкам.

Весь сад зарос сорняками, высокими побегами цикуты и листьями дикого хрена; ветхие яблони покосились в разные стороны. В уголке возле ограды густо разрослась раскидистая бузина; Миккель догадывался, что ее ветви образовали со стороны сада навес вроде беседки, и под сенью этого дерева порой отдыхает Сусанна. Иногда слышался в листве какой-то шорох. Может быть, Сусанна исподтишка поглядывает оттуда на улицу — Миккель невзлюбил это дерево. И в то же время оно притягивало его при мысли, что там, может быть, прячется Сусанна.

На самом верху дома под его островерхой крышей Миккель приметил одно окошко, которое светилось по вечерам. Ночью в нем не было света, и Миккель, проходя мимо, поглядывал туда.

Наискосок против дома Менделя Шпейера стоял монастырь святой Клары, и возле него отыскался темный закоулок, в котором Миккель с наслаждением простаивал целые вечера. С этого места ему было видно заветное окошко.

Там он и стоял поздним вечером на троицын день, после того как город давно уже успокоился. С утра до вечера в нем царила небывалая кутерьма. С восходом солнца началось пирование, весь город справлял троицу — кругом пели, галдели, гремела музыка, весь город был во хмелю. В садах за северной городской стеной вырос целый лес майских шестов, и христианский люд всем миром дружно высыпал погулять на приволье, шел кутеж — ели до отвала, пили допьяна. Немецкие ландскнехты гуляли вовсю, напоследок отводили душу перед походом.

Миккель Тёгерсен попробовал было тоже окунуться в общий поток веселья, но при первом же своем появлении он становился средоточием, вокруг которого собирались ликующие толпы. Мальчишки знали его, а тут он еще вздумал показаться на улице без плаща и капюшона, и его красные ноги предстали для всеобщего обозрения во всей своей неподобной длине. Его, точно идола, окружила толпа поклонников, молодежь стала водить вокруг него хороводы и славила на радостях песнями. Миккель поспешил убраться подобру-поздорову и схоронился на кладбище возле церкви святого Николая. Там он провел почти весь день; сыскав среди могил укромное местечко, он залег в густой траве, чтобы всласть понежиться на теплом солнышке. Тихо было вокруг, попискивали пташки, в воздухе мелькали мухи. Из оконного проема в колокольне броском вылетел коршун и поплыл по небу куда-то вдаль. Миккель бездумно валялся на спине, глубоко утонув среди высоких трав и лопухов. Сорвав стебель высокого растения, качавшегося у него над головой, он увидел проступившие на изломе капельки желтоватого сока, тогда он стал обламывать и сосать молодые побеги, вертел в пальцах сорванные травинки, и время целительно текло над его головой. Вокруг продолжал жить своей жизнью город, издалека до Миккеля доносились радостные возгласы.