Борис Тумасов - Да будет воля твоя

И что у стрельцов в душах? Потемки. А может, мысли крамольные? Поди, кое-кто думает: уж не настоящего ли царя Димитрия он воевать идет? Эва какую силищу двинул Василий Шуйский: неужли против вора?..

Величав и спесив князь Дмитрий Иванович. Ему ли уступать главное воеводство племяннику Михаиле Скопину-Шуйскому! Молод еще наперед дядьки высовываться. И никак не хочет признать князь Дмитрий, что его, воеводу, не раз било холопское войско Ивашки Болотникова.

Дмитрию Ивановичу ведомы тайные мысли брата Василия. Опасается государь Скопина-Шуйского. Племянник Михаила за воинское разумение у кое-кого из бояр в почете, особливо у дворян. Ну как захочет Михаила сам на царство сесть?

«Приберет Бог бездетного Василия, — думает князь Дмитрий, — кому, как не мне, царскому брату, на престоле сидеть…»

Не то ли ему и княгиня внушает?

Вспомнил жену, и сердце сладко заныло. В любви и согласии годы прожиты, и хоть немолода княгиня Екатерина, но еще пригожа. Не единожды в постели при свете лампады шептала горячо:

— Государем зреть тебя желаю, Митенька, а себя царицей.

— Тс-с, пустое плетешь.

— Окромя тебя, Митенька, кому из Шуйских царство наследовать? Ваньке? Так он пустомеля. Михаиле Скопину, сопле зеленой?

— Михайла ретив.

— Не доведи Господь, почнет Михаила моститься на царство — возьму грех на душу, изведу, зельем опою.

— Смолкни, — пугался князь Дмитрий, ладонью закрывая рот жене.

Шуйский откинулся на кожаные подушки возка, подумал, что не пустые слова Екатерина сказывала, нет, не пустые. Одно слово, дочь Малюты Скуратова, первого опричника царя Ивана Грозного. Екатерина и Марья, жена Бориса Годунова, — сестры родные. Обе и обличьем и характером в отца удались: кого возненавидят — со свету сживут.

В окошко узрел стрелецкого голову, окликнул:

— Аль дудочники в Москве остались? Вели играть, да веселее, взбодри стрельцов.

Ударили барабаны, загудели трубы, засвистели сопилки, напомнив князю Дмитрию, как в бытность первого самозванца царем день в Кремле начинался музыкой, весельем бесовским, а заканчивался непотребством срамным. И в том содоме Лжедимитрий с бесстыжей Маринкой тешились, к неудовольствию и возмущению люда московского.

Во гневе страшен народ. Князь Дмитрий видел, как убивали самозванца. Поначалу Михайло Плещеев зарезал боярина Петра Басманова: пырнул ножом, будто свинью колол. Потом толпа на Лжедимитрия накинулась. Били нещадно и, обнажив бездыханный труп, кинули его на Лобное место на всеобщее обозрение и глумление…

Разве то ляхам неведомо? Так отчего король дал веру новому самозванцу? И сам на свой вопрос ответил: «Сигизмунду и панству хочется Московию пограбить и взять у нее города порубежные. Речь Посполитая на Смоленск и иные земли российские зарится».

И снова мысль о брате Василии. От болотниковского бунта совсем сдал государь, похудел, высох, прищуренные глазки все слезятся, будто плачут. Василий попрекает бояр нерадением, в ратных неудачах винит.

Когда в Туле пленили Болотникова и его атаманов, казнили холопов, повеселел царь. Однако ненадолго. С появлением в Стародубе-Северском нового самозванца, а особенно когда тот Орел взял, печаль гнетет государя, в Думе сколько раз плакался:

— Я ль вам, бояре, не годил, не о вас ли пекся? О Господи, зачем я скипетр царский и державу брал?..

Земля мягкая, и возок не трясет. Князь Дмитрий распахнул шубу, пятерней пригладил лохматую бороду. Выставив лицо в оконце, позвал холопа:

— Агафошка, пущай девка Степанида подаст водки с рыжиками да кусок телятины! Перекусить пора: вишь, солнце на полдень повернуло!

Отстояв вечерню в соборе Успения Богородицы, где покоятся мощи первого московского митрополита Петра, Василий в сопровождении ближних бояр вернулся в царские покои. Хоромы новые, наскоро рубленные, брусяные. Не пожелал Шуйский жить во дворце, в каком жил самозванец. Хоть и красивый и убранство дивное, но не царя хоромы, Лжедимитрия, латинянами провоняли.

Скинув верхнюю одежду, Василий остался в легком кафтане и, выпив серебряный корец [2] Ковш. теплого топленого молока, отправился в опочивальню. Днем в Думе дьяк читал письмо князя Дмитрия. Порадовал брат: полки миновали Малоярославец, идут на Балахну; самозванец никакого сопротивления не оказывает, а мелкие шайки воров при виде государевых ратников разбегаются по лесам.

В опочивальне стены сукном затянуты, посреди кровать царская с шатровым пологом из камки {6} 6 Камка — шелковая цветная ткань с узорами. , завесы с бахромою. Постельничий помог Василию разоблачиться. Улегся Шуйский, глаза в потолок уставил.