Хесус Торре де ла - Пророчество Корана

— Мать Гиомар, мать Гиомар! — только и слышалось повсюду.

С боязливым благоговением целая свита убогих людей, испуганных жителей и истовых богомольцев сопроводила отмеченную Богом сестру в ее монастырскую келью, к ним присоединился целый выводок детей, пришедших по песчаным тропам Сан-Висенте, заляпанным коровьим пометом. Теснясь и толкаясь, они тянулись потрогать складки ее одеяния и просили заступничества за своих больных близких. Монахиня — воплощение девственности и небесной святости для всего этого люда — шествовала с высоко поднятой головой, как будто пережитый приступ эпилепсии только придал ей жизненных сил и еще выше приподнял над убогостью этого света. Тем временем желчный карлик, плюясь и толкаясь, суетливо ограждал ее от поклонников.

— Исцели нас, матушка, освободи нас от злых козней! — голосили страждущие.

— Дайте, дайте мне дотронуться до ее одежды! — взывал какой-то паралитик.

Взбудораженная паства столпилась у входа в обитель состоятельных монахинь в ожидании чудотворных деяний виновницы ажиотажа, которая, отведав полуденных монастырских кушаний, вышла из здания, чопорная и торжественная, словно из другого мира, и протянула руки к полупарализованным больным, коих было здесь немалое количество, раздавая им пластыри от крупа, травяные настойки от запоров и отхаркивающие микстуры, за которыми люд протягивал руки в отчаянной толчее.

— Матушка, мой сынок страдает от порчи, полечите его! — умоляла косоглазая женщина.

— Молитесь святой Агеде и заверните этот можжевеловый крест в свою косынку. Закажите матери-привратнице три мессы — и все пройдет, — ответила ей Гиомар и обратилась затем к старику с непомерно вздувшимся животом. Вытащив упругий прут из своей сумки, ему она, возвысив голос, назначила следующее: — Брат, засуньте этот зонд в задний проход. Козий жир, капуста и навоз освободят вас от нечистот, гниющих в вашем животе. Вверьте свою судьбу святому Клименту, пожертвуйте лепту в молельне.

— Спасибо, сестра, Бог вам воздаст, — поблагодарил страдалец.

После она остановила взгляд на рахитичном подростке с глазами в разные стороны, который дергался как одержимый. Его придерживали на ремнях братья. Гиомар откупорила флакон с каплями воловика, корицы и опия, приблизилась к мальчику и дала ему отпить снадобье. Оно заструилось по подбородку, и он выцедил все, потому что оно было сладкое. Народ наблюдал за тем, как дурачок успокоился и даже тупо заулыбался.

— Бесноватого! Она излечила бесноватого — и не била, не обливала ледяной водой! — закричали вокруг.

— Это поистине чудо! Он похож на ангела, а прежде богохульничал! — воскликнул молодой парень, а молва об удивительном излечении катилась дальше.

До самого заката опалового солнца за горизонт Трианы, когда силуэты крепости Сан-Хорхе слились с ночными тенями, истовые верующие, дрожа и стуча зубами, терпели холод и сырую вечернюю росу. Они славили ясновидицу, запрудив аллеи и дворы Баркеты.

Наконец, когда в монастырях стали звонить к вечерней мессе, приходской управляющий заставил всех покинуть обитель, при этом несколько послушниц с кротким видом собирали в сумы множество подношений.

Когда территория опустела и возбужденную толпу поглотила туманная темень, более сотни светильников и лампадок, зажженных богомольцами, дрожащими язычками прямо с земли осветили решетчатые ворота монастыря, как будто целое скопление светлячков намеревалось охранять сон провидицы. Скоро, будто серебряная речная пена, молчаливые стены обители заполнились молитвами, что отнюдь не прервало звона монет, которые карлик Бракамонте сладострастно выстраивал своими беличьими пальцами в ряды столбиков.

Покончив с этим скупердяйским занятием, он гадко испустил ветры, и из аптеки, пахнущей сыростью и затхлой кожей, послышался короткий и самодовольный смешок, который потерялся в отзвуках песнопений хора монашеского ордена.

Яго спускался вниз по улице Фериа, посетив здесь одного из больных в сопровождении своего ассистента Ахмеда, мориска из Адарвехо, назначенного ему деканом, — парня достаточно ловкого и способного для того, чтобы выжить в этих христианских кварталах. Еще издали он заметил Ортегилью, одетого в двуцветные штаны с выступающим гульфиком и четырехугольную шляпу с плюмажем, в сопровождении нескольких размалеванных девушек, закутанных в шали, которые подчеркивали их полные груди и крутые бедра. Лица их закрывали желтые вуали, характерные для севильских проституток. Они направлялись на рынок, где в тот день было полно генуэзских и каталонских купцов, крестьян с округи, арагонских торговцев, горлопанов — продавцов альпаргат [78] Обувь из пеньки. — и скотоводов, которые не прочь были потратить свои денежки на плотские удовольствия. Судья игриво простился с ними и горячо приобнял лекаря.