Хесус Торре де ла - Пророчество Корана

Вокруг ее шеи укрепили два железных крюка, металлический звук которых разлетелся по сторонам. Толпа затихла в фанатичном исступлении, сдерживая крики ужаса, колокола прекратили свой надрывный звон. Бой барабанов усиливался и становился более резким, от него перехватывало дыхание.

— Да свершится правосудие! — прогремел голос главного судьи.

Палач стал ловко затягивать гарроту, с уст Гиомар сорвался стон, ее жестоко трясло; потом ее тело обвисло, будто это была марионетка, у которой разом отрезали ниточки, державшие ее. Страшный вид задушенной леденил кровь толпы, что в ужасе глазела на оскал казненной, на вывалившийся язык, на скособоченную и поникшую в невозможном положении голову. Яго вдруг ощутил запах смерти, его вырвало. С перекошенным лицом он натянул поводья мула и стал удаляться от этого поля, будто его застали в запретном, смертельном месте.

Как много времени ему понадобится, чтобы забыть эту дикую и бессмысленную казнь! Хотя его мул изнемогал от усталости, он продолжал его пришпоривать, не оглядываясь. Но и догнав караван, он не стал оборачиваться на город, который так полюбил. Он не замечал неброской красоты начинавшейся весны, оливковых рощ и виноградников, соперничавших в яркости с лилиями и миртами, садов в цвету и огородов, откуда доносилось негромкое пение огородников.

Удалявшуюся Севилью уже заливало слепящее солнце. Ее обнимала благословенная река, а непорочно чистое небо нимбом охватывало белые строения, утопавшие в апельсинных и лимонных деревьях. Болезненная тоска сжала Яго грудь, когда он представил за спиной зубчатые стены, таявшие в сиянии утра. И тут он стал вспоминать о Субаиде, и на него снизошла отрада. Дней через шесть они встретятся, если, конечно, его грамота в котомке все еще будет иметь силу и если чувства назарийки к нему не померкли от времени. Тем не менее его мучили мрачные предчувствия, он спрашивал себя еще и еще раз, сможет ли он уговорить ту, кто властвовала над его сердцем, вернуться во враждебный ей и ее племени город.

Ястреб и голубка не могут создать семью, даже если летали рядом.

Мул уже вконец выбился из сил и задыхался, когда Яго подъехал к Гранаде и у ворот Бибальмасда вытащил грамоту султана Юсуфа. Стражник смерил его взглядом с головы до ног, но ввиду убедительности предъявленного документа свободно пропустил в город, чье великолепие и богатство были известны в христианском мире. Яго углубился в лабиринт его улочек, очарованный их красотой и приторными запахами.

Он с огорчением отметил, что и здесь были видны следы «черной смерти»: жители имели усталый и боязливый вид, а по сторонам кое-где горели очистительные огни. Шел благословенный месяц Сафара, и назарийцы, привыкшие жить бок о бок с отрекшимися от своей веры и принявшими ислам христианами, едва обращали на него внимание. Атакованный роем мух и продавцами воды и парфюмерии, он двигался наугад близ Красной Крепости — Каалат аль-Хамбра, или Альгамбры, — но тут его смутил угрюмого вида мамалык, пленный христианин, обращенный в ислам, который уставился на него враждебным взглядом и угрожающе хватался за кривую саблю; пришлось повернуть и убраться по крутым переулкам Альбайсина. Хотелось пить, и он утолил жажду из фонтана с четырьмя щедрыми струями, у которого в тот час были одни женщины, с интересом посматривавшие на него и о чем-то лопотавшие друг с другом, укрывшись своими шелковыми микнаа.

Оттуда открывался восхитительный вид на залитый солнцем зеленый город, караван-сараи, богатые базары, на пригород Медина, бурливую Рамблу, спокойную Алькайсерию, пасторальный Найд. Внутри городской стены, где обитало не менее пятидесяти тысяч жителей, уже было трудно найти место для строительства, поэтому десятки домов с белыми террасами и двориками в цвету теснились и наползали друг на друга, деля пространство с улицами, маленькими площадями и мечетями.

С этого места цветущая Гранада раскинулась во всем своем великолепии. Отовсюду слышалось непрестанное журчание воды. Ее здесь было много — прекрасный, божественный дар, вода стекала со снежной горной цепи, наполняла ров под крепостными стенами, тихо стояла в водоемах или змеилась по каналам обширной поймы. Речки, колодцы, фонтаны, акведуки на тысячи ладов разыгрывали водную симфонию, которая зачаровала Яго, он прислушивался к звукам назарийской столицы, к шуму базаров и площадей, смеху девушек, крикам ослов, подстегиваемых погонщиками.