Ольга Елисеева - Камень власти

Боится ли он? Да за такую прогулку… Григорий крепко сжал ее маленькие нежные пальцы.

— Идемте, — она свернула из аллеи в сторону.

Звук прибоя стал ближе, вскоре их ноги начали спотыкаться о крупные камни, а еще через несколько минут взору Григория открылась великолепная панорама спящего залива.

— Вот и лодка, — его спутница, как кошка перескочила внутрь. — Погода тихая.

Орлов уже стоял по щиколотку в воде. Он оттолкнул утлое суденышко от берега и тоже прыгнул в него. Весла лежали на дне. Некоторое время Григорий молча греб, потом его дама, рискуя потопить лодку, встала и шагнула с носа к нему.

— Оставьте весла. Полно. На обратном пути потрудитесь.

Через два часа выжатый, как лимон, Орлов выволок лодку на камни.

— Прощайте, mon cher. Не провожайте меня. Не надо, — она улыбнулась в темноте и в последний раз положила ему руки на плечи. — Вот, на память. — На его мизинце оказалось кольцо. — Идите на музыку.

Она исчезла за толстыми стволами деревьев. Григорий остался один у глухо плескавшей воды. Невдалеке маячил низкий силуэт Монплизира. Чернело небо, с него срывались и гасли пылинки звезд.

— Утром я разобрал, что это и не кольцо вовсе. — Гришан вновь закрыл лицо руками и застонал. Потемкин обнял его за плечи и принялся было успокаивать, но Орлов продолжал. — Сегодня стою в карауле…

…Он слышал, как из соседней залы приближались голоса, один из которых показался ему знакомым.

— Вы, ваше высочество, все сидите со своими книжками? — Насмешливо спросил мужчина. — Разве академическая библиотека еще не целиком перекочевала в нашу спальню?

— Наша спальня завалена товарами из игрушечных ловок, — язвительно парировала женщина. — Надеюсь Елизавете Воронцовой куклы нравятся больше, чем мне, и она составит вам лучшую кампанию.

— О, нас связывает чистейшая дружба, вам этого не понять.

Дверь распахнулась, и Орлов чуть не умер. Мимо него прошла великая княгиня и этот голштинский выродок. Григорий готов был провалиться под землю…

— Она скользнула глазами по комнате и не узнала меня, — горестно заключил он свой рассказ.

— А ты, идиот, хотел, чтоб она тебе на шею бросилась? — Мрачно спросил Потемкин. — Ты ее разве раньше не видел?

— Мельком. А ночью не узнал.

— Мудрено ли? Наши дамы так мажутся на маскарадах, что их родные мужья не узнают. — ворчливо заметил Гриц.

— Не-ет. У этой лицо было чистое, — мечтательно заметил Орлов. — Ты ее когда-нибудь видел?

— Откуда мне? Я на лошади во внутренних покоях в карауле не стою, — почему-то разозлился Гриц.

Потемкин соврал. Он видел великую княгиню два года назад, во время приезда вместе со студентами Московского университета ко двору. Тогда она произвела на него странное впечатление, и теперь Гриц не сумел бы никому рассказать об этом.

Слишком худая и хрупкая, Екатерина смотрелась фальшивой нотой среди приземистых пышных дам, окружавших императрицу. Приходилось даже опасаться за ее здоровье: не сухотка ли?

Она не была ослепительно красива: тонкие дуги бровей, большие, породистые руки, темные зачесанные назад волосы без пудры… И вместе с тем Гриц мог в любой момент вызвать из памяти ее лицо. Все, вплоть до едва проступавшей рыжей родинки на скуле, которую он, конечно, не мог заметить тогда.

Потемкин никогда не посмел бы хотеть ее, да и было бы странно хотеть такого тонкого, неосновательного тела… во всех его подробностях от легких щиколоток и узких, белых в темноте ступней, до худых, но сильных плеч и детской неразвитой груди. Ничего этого он не видел, но вообразил в одно мгновение.

Она стояла на другом конце зала, спиной к нему, а он ощущал, что его рукам хорошо знакома горячая потная бороздка ее позвоночника, изгиб поясницы, маленький и твердый, как камень, зад… Нет, она была даже нехороша. Но откуда он знал, как именно дрожит от возбуждения ее подбородок, как напрягается всеми мышцами ее впалый живот и суетливо бьются колени, как она закусывает левый уголок нижней губы, когда… и как устало клонится ее голова набок после…

Разве о таком можно рассказать? Даже Гришану.

Оба молчали. Потемкин был не на шутку встревожен.

— Ну, доложу тебе, мил друг, влип ты в историю, — наконец, произнес он, проводя ладонью по лбу.

— Что же мне делать? — Горестно спросил Орлов. Он сидел на окне, солнце било ему в спину и сияло сквозь русые кудри словно золотой венец.

— Забыть, — твердо заявил Гриц. — Не было ничего. Перстень твой уже продали, она тебя не узнала. Все. И никому, слышишь, никому ни слова.