Ольга Елисеева - Камень власти

Брюс загадочно улыбнулась.

— Не бойся. Разом отрежет, — графиня доверительно взяла подругу за руку и посмотрела в ее дрожащее лицо. — Есть вещи, знаешь ли… — горячо зашептала она. — Такая сладость, что чем дольше, тем больше хочется, — свистящий шепот графини перешел во вздох. — Боязно перешагнуть, ух. Пустота и ветер вот тут, — она провела ребром ладони посередине груди, — зато потом все, что было раньше такой жалостью, такой мелочью покажется! — рот Прасковьи Александровны презрительно искривился. — Как в детстве с обрыва в речку прыгать: дикий страх, как бы головой в дно не ткнуться, а потом пузыри сквозь воду и солнце, и скорей, скорей выплыть, пока воздух не кончился! — Графиня перевела дыхание.

Громадные, потемневшие глаза Като смотрели на нее, по тонким искусанным губам пробегала дрожь.

— А, — махнула рукой Брюс, — какие у тебя в детстве обрывы?

Великая княгиня не обиделась. Ее, казалось, занимала в этот момент какая-то другая мысль.

— Но ты же ездишь верхом, — продолжала графиня. — В болоте по пояс, с ружьем… Ты меня поймешь.

Като вдруг резко оттолкнулась от дивана и встала.

— Все едино. Ну-ка, говори как на исповеди, чем ты меня лечить вздумала?

— Хочешь посмотреть? — Лукаво улыбнулась Брюс, беря подругу за руку и потянув к окну на другой стороне комнаты. — Фу, как у тебя тут все зашторено! Белый день, а кажется, будто вечер.

Екатерина равнодушно пожала плечами.

— Ну смелее, смелее, — подбодрила ее Брюс. — За занавеской твоей зареванной рожи не видно.

Като соскользнула с дивана и последовала за Прасковьей Александровной. Она давно привыкла к грубоватой нежности графини, чьи неистощимые выдумки были головокружительны и опасны, а характер столь смел и бесстыден, что даже у великой княгини замирало сердце.

Дамы выглянули сквозь тонкое стекло во двор. На лужайке перед Обеденным корпусом несколько фрейлин играли во волан. Маленький оперенный шар высоко взлетал над кустами шиповника, окаймлявшего песчаные дорожки. Кавалеры следили за игрой, перебрасываясь насмешливыми репликами по поводу искусства своих пассий и время от времени доставая неудачно заброшенный кем-нибудь волан. Несколько сменившихся с караула офицеров-преображенцев сидели в отдалении на чугунной скамье с львиными ножками и лениво жевали медовые пирожки, запах которых привлекал рои пчел. Идиллической картинке в оконной раме не хватало только тонкошерстных французских коз с лентами и цветочными гирляндами на рогах, чтоб объявить ее шедевром метра Ватто.

Неожиданно мяч, посланный сильным ударом ракетки, просверкал на солнце алым оперением и, перелетев через всю площадку, запутался в кустах над головой преображенцев. Упустившая его дама всплеснула руками и деланно захныкала.

— Гри Гри, достаньте же! Не будьте так равнодушны к моему горю.

— А вот и он, — шепотом сказала графиня на ухо Като. — Я так и знала, что этот бездельник шляется где-то рядом.

— Кто, Парас? О ком ты говоришь?

— Смотри. — Прасковья Александровна сжала руку подруги, призывая ее к наблюдать дальше.

Один из офицеров не спеша отложил пирожок, встал на скамейку и долго возился в колючих ветках шиповника, прежде чем извлек оттуда волан. Затем он столь же медленно направился к позвавшей его даме, держа в руках помятый мячик и белый розан.

— Мадам, я оцарапал руку, — преображенец на ладони протянул женщине свои трофеи. — Надеюсь я буду вознагражден?

Оба чуть дольше, чем следовало задержали пальцы друг друга, передавая волан. Вся сцена сопровождалась легким хихиканьем и перемигиванием собравшихся.

— Кто это? — Спросила Екатерина, как зачарованная глядя на маленький спектакль за окном.

— Графиня Елена Куракина, — лениво ответила Брюс. — Разве ты ее не узнаешь?

— Да нет же, я о нем.

— А?! — Лукаво засмеялась Прасковья Александровна. — Попала?

— Что попало?

— Что, что? Стрела амура! — Обозлилась графиня. — Посмотри, разве не хорош?

— Хорош, — кисло согласилась великая княгиня, для которой весь мир имел лицо Стася и носил его священное имя. — Хорош, ну и что ж с того? Мало ли на свете пригожих людей?

— Ах, не скажи, — покачала головой Брюс. — Согласись, что такого ты никогда еще не видела.

Като вынуждена была согласиться, что неизвестный преображенец действительно писанный красавец. Но вот беда — все военные казались ей на одно лицо, как расписные деревянные фигурки солдат ее мужа: менялись только мундиры. Поэтому при виде живых людей у великой княгини тоже сводило скулы от тоски.