Ольга Елисеева - Наследники исполина

Ни разу за последние пять лет Резль не было так легко на душе. Она оглянулась через плечо, чтобы увидеть мужа, и снова, как до свадьбы, у нее радостно заколотилось сердце.

Франц Лотарингский прибыл ко двору ее отца 8-летним мальчиком. Она влюбилась в него с первого взгляда, а он принял маленькую принцессу как судьбу и с тех пор ни на день не разлучался с нею. Иногда это бывало нелегко. Ведь Резль, что ни говори, росла императорской дочкой и умела себя поставить. Но так или иначе они ладили, и королева рожала одного младенца за другим. Их было уже одиннадцать, маленьких принцев и принцесс, а хохотушка Резль все пела и танцевала.

Франц умел не забывать «свое место». Казаться простым, доступным для всех, подчеркивать, будто ничего не значит в «ее делах» и внушить это убеждение всем — от иностранных дипломатов до Кауница. Иногда ему и самому так казалось… Элементарная осторожность. Слаб — значит безопасен. А добрый малый Франц хотел выжить при великом дворе великих императоров. Ведь дома, во Франции, ему ничего не светило.

Он был просто муж. Просто отец ее детей. Просто тот, к кому в подушку она плакала, когда негодяй Фридрих откусил у короны Силезию, а собственные подданные отказывались признать за женщиной право на императорский титул. Но именно он, Франц-простак, посоветовал жене обратиться к венграм за помощью, и они на своих саблях принесли Резль императорскую корону. Именно Франц в самом начале войны шепнул, что не стоит всю жизнь колоть глаза соседке из Петербурга низкой происхождением ее матери. Она ведь тоже императрица, у нее тоже империя и большая. Спорных территорий нет, отчего бы не снизойти до дружеской переписки? Не послать подарки? Не поздравить с рождением внука? Не признать за ней императорский титул, наконец? А в замен за милые маленькие любезности попросить помощи, серьезной помощи в большой войне. Вышло, как с венграми. Простодушные импульсивные люди падки на добрые слова. А ведь русские — простодушные люди. Они легко откликаются на похвалу, путь даже в глубине души чувствуют неискренность…

Король поймал взгляд Резль. У нее были необыкновенно голубые глаза, как небо над холмом святого Вацлава в день коронации в Праге. Тогда она чертила саблей в воздухе восьмиконечный крест. Эта улыбка сабли дразнила и звала его подскакать поближе. Франц дал жеребцу шпоры и в минуту оказался рядом с Резль. Кто бы ожидал от этого увальня такой прыти!

— Оставим их? — спросила королева. — Поотстанем слегка?

Бесстыдница! Ему ли не знать, зачем они поотстанут.

Придворные — почти домашние слуги — хорошо понимают кивки и взгляды хозяев. Минута, и их уже нет. Растаяли, как туман между деревьями. Только где-то вдалеке слышались перепевы рожков и веселые голоса.

Король и королева ехали рука об руку, а солнце падало на землю сквозь пожухлую дубовую листву.

— Вон там. — Мария-Терезия хлыстиком указала на молодой орешник. — Наше место.

— Резль, казна не вынесет еще одного маленького Габсбурга. — Франц засмеялся и помог ей слезть на землю.

— Милый, империя не вынесет еще одной прагматической санкции.

Он знал, о чем она. Когда-то все ее братья скончались, и прежнему государю пришлось объявить наследницей дочь. Это чуть не вызвало гражданской войны. Нет, сыновей должно быть много. Дети даже в императорских семьях умирают часто.

Орешник качался зеленым шатром, солнце припекало, и напившись друг друга, король и королева захотели пить по-настоящему. К несчастью, фляжка Франца была пуста.

— Пьяница! — возмутилась Резль. — Ты осушил ее еще дорогой. — глаза жены смеялись, а щеки были розовыми, как со сна.

Пока путников скрывала сыроватая тень дубравы, жажда была еще терпима. Но выехав на солнце, король понял, что, если Резль немедленно не получит воды, она скончается тут же в седле.

— Надо найти наших. У кого-нибудь да должна быть фляжка! — жена уже начинала его ненавидеть.

«Где их сейчас искать? — без энтузиазма подумал Франц. — Все как на зло куда-то запропастились! Эй вы, олухи, королева умирает!»

Опушка леса подступала к деревенской дороге, за которой шел невысокий забор из сланца с аккуратным черепичным покрытием по верху. За им тянулись длинные ряды подвязанных к жердям виноградных лоз. Синие бусины крупных ягод поблескивали на солнце, как стеклянные шарики на елке. Они уже едва заметно сморщились и были прихвачены морзцем, но от вожделенного холода казались еще более желанными.

— Сорви мне гроздь, — губы Резль требовательно выгнулись.