де Луис - Немецкая пятая колонна во второй мировой войне

“Деятельность пятой колонны, в особенности поступавшая от нее непрерывным потоком информация, обеспечивала ту гипнотизирующую уверенность и убийственную точность, с которой Гитлер мог оценивать обстановку в каждой из захватываемой им стран и осуществлять наступление немецких армий, нередко действовавших небольшими и изолированными колоннами, вопреки всем законам военной науки”{207}.

Американский народ опасался как раз новых методов агрессии. Против обычного наступления можно было применить известные способы обороны. Но какая оборона могла оказаться пригодной для отражения совершенно необычного наступления, опрокидывающего привычные нормы, - наступления зловещего и непостижимого?

Фантазия Гитлера казалась неистощимой, а его честолюбие - безграничным. Какие коварные сюрпризы заготовил он для Америки? “Здесь внезапно вспыхнула паника, - писал Джон Т. Флинн в “Нью рипаблик” 27 мая, - вызванная чувством беззащитности нашей страны, думали, что кто-то может вторгнуться в нее с минуты на минуту”. Мэру Нью-Йорка Фиорелло Ла Гардиа [187] приписывалось заявление о том, что Америка не сможет защитить даже Кони-Айленд{208}.

Население страны начало проявлять нервозность и подозрительность. Многие перестали доверять своим соседям. Если за весь 1939 год в Федеральное бюро расследований поступило 1600 заявлений на лиц, подозреваемых в шпионаже, то в 1940 году только “за один из дней мая то же бюро неожиданно получило 2900 аналогичных заявлений”{209}.

Выражение “пятая колонна” “не сходило у людей с языка”{210}. Газета “Нью-Йорк уорлд телеграмм” посвятила пятой колонне серию статей, давая в них подробное освещение всей проблемы фашизма в Америке.

Наряду с подозрительностью и боязливостью у людей появлялось желание оказать активное сопротивление агрессии. В одном из районов штата Пенсильвания “стрелковый клуб готовился взять на мушку любого спускающегося парашютиста”{211}. Законодательный орган того же штата обсудил вопрос о мерах по защите промышленных предприятий от нападения с воздуха. В городе Блумингтон приступили к организации “патриотической американской колонны”, а в городе Олбани - “первой колонны”. Фрэнк Хэг, мэр Джерси-Сити, угрожал, что он “искоренит все антиамериканские заговоры и самих заговорщиков”.

Оружейные склады национальной гвардии штатов Нью-Йорк и Массачусетс стали охраняться днем и ночью. Лидеры Национального легиона американских матерей обратились из Нью-Йорка к 2 000 000 членов этой организации с призывом вооружаться винтовками. “Вражеские парашютисты, - писали они, - которые попытаются высадиться в Америке, еще пожалеют о том, что появились на свет”{212}.

В Буффало мобилизовали 7000 человек из состава национальной гвардии, “чтобы воспрепятствовать изменнической [188] деятельности на Ниагарском пограничном рубеже”{213}.

Соединенные Штаты утратили непоколебимую веру в абсолютную безопасность страны. Замок американского процветания оказался построенным на зыбкой почве. Однако все еще сохранялось сильное желание остаться вне войны, несмотря ни на что. После падения Франции две трети населения США считали само собой разумеющимся, что Америка рано или поздно будет втянута в борьбу; не меньшее число людей было убеждено, что Гитлер попытается захватить некоторую часть Нового Света. Однако лишь одна седьмая часть населения являлась сторонником того, чтобы США взяли инициативу в свои руки, объявив войну Германии и Италии. Замешательство и неспособность принять определенное решение создавали благоприятную почву для распространения слухов о таинственном оружии, которое будет применено немцами для разгрома Англии. Появились шутки и анекдоты, они служили первым предвестником пробуждающейся веры в свои силы, но в то же время были весьма горькими. На Уолл-стрите стал ходячим анекдот, будто Гитлер заказал фирме “Дженерал моторс” 10 000 танков. На вопрос, куда сдать заказ, он якобы ответил: “Не беспокойтесь, мы заберем их по пути через Детройт”{214}.

Позднее Самнер Уэллес писал в своих мемуарах:

“Эти майские и июньские недели навсегда останутся в памяти некоторых из нас как какой-то кошмар, как время рухнувших планов и несбывшихся надежд. Дело в том, что правительство США не имело в своем распоряжении никаких средств (кроме такого крайнего, как объявление войны, против чего было настроено подавляющее большинство населения), чтобы отвести или остановить мировую катастрофу, равно как и избавить от непосредственной угрозы свою собственную страну. Я помню, с какой тревогой мы слушали известия о падении укрепленных районов на восточной границе Бельгии. Я помню наше состояние, когда мы впервые получили ясное представление о размахе помощи, которую оказывают немецким [189] армиям тайные сообщники внутри стран, против которых организуется агрессия. Хуже всего было то, что складывалось и получало широкое распространение мнение, будто немецкая военная машина обладает таким подавляющим превосходством в численности, качестве, стратегии, вооружении и боевом духе над наличными силами западноевропейских держав, что Германия вполне может стать властелином всей Европы еще до конца лета”{215}.