Федор Шахмагонов: Ликуя и скорбя

Не ко времени умер великий владимирский князь, властитель мудрый и сильный. Все, что собрано его отцом и им самим, потечет, расползется вместе с язвой. Подымут голову, побегут в Орду к ордынским ханам князья тверские, суздальские, рязанские, побегут с богатыми дарами выпрашивать ярлыки иа великое княжение владимирское, поспешат унизить Москву, ослабить ее, сызнова начнется княжеская усобица, а в Орде тому будут рады. Соседи князья не остерегутся привести с собой ордынских всадников, ибо сами-то ничтожны, чтобы оторвать у Москвы первенство, еще жив страх перед Симеоном.

У Симеона два брата: Иван и Андрей. Наследовать старшему Ивану, да по характеру не ему бы княжить, а Андрею. Андрей воин, смел и резок, власть сама ему в руки просится. Иван книгочей и богомолец. Человек тихий, воды не замутит, ласковый и добрый, ему в монахи бы постричься, да и быть не настоятелем в монастыре, а иеромонахом-летописцем. По праву быть Ивану великим князем, а ну как откажется? Начнется меж боярами замятня: кому Андрей покажется суровым, те начнут против князя плести заговоры.

За людей язва выбрала. Потек со всех тринадцати церквей погребальный звон. Язва поразила князя Андрея. Княжить Ивану Ивановичу.

Смутно в думах у бояр, у людей торговых, у черного люда, у всех, кто в единстве Руси видел ее грядущую силу.

С озера наплывал на город легкий и теплый ветер, волны ласково оглаживали белый крупчатый песок по забережью, смывая накопленный за долгое ледовое стояние мусор: сосновый сушняк, рыжие сосновые иглы, золу от рыбачьих костров. В небе стыли невесомые перья белоснежных облаков, в становище старых ветел с непроклюнутыми почками — грачиный грай. Прилетели сразу на гнезда: быть весне дружной и скорой. Яроокое выдалось утро на Великий день.

Мостырь, пономарь церкви Пречистой Богородицы в граде Белоозерске, правой рукой раскачивал било большого колокола, а левой ворошил вервии малых колоколов. На озерную волну падал разносистый колокольный звон, уплывал за озеро, гас в сосновом бору.

Мостырь откинул вервии малых колоколов, отпустил большое било. Долго не умирал звук большого колокола, а когда потух, то слышными стали все птичьи крики. Город со звонницы, как раскрытая ладонь. Пригретый солнцем песок струил голубое марево, на песке ни следочка. Ни скрипа калитки, ни шороха.

Мостырь молод, худенький, прогонистый, рыжеватые усишки едва пробились на губе, два волоска на подбородке сулят и рыжую бороденку.

Осторожно полез по перекладинам вниз. Ветер трепал полы черной ряски, светлые волосы, спадающие по плечам, удерживал заячий малахай. На ногах лапти — крепко цепляют за дерево.

Двери в церковь распахнуты. Теплятся лампады под темными ликами святых, потрескивают восковые свечи, ни души.

В вечер, в большую службу, отец Василий читал двенадцать апостолов, к утру и его поразила язва. Город вымер. На весь город он, Мостырь, один остался.

Мостырь загасил лампадки и свечи, взял с паперти поясную калиту с пожитками и пошел к крепостным воротам, опираясь на дубовый ослоп. Тяжело притворялись воротины в крепость, свел их и вставил в петли железный штырь. Затворил город. Молчаливо и грозно высились над песчаными скатами крутого берега крепостные стены, зияли пустые стрельницы.

Мостырь спустился к воде, где лежали перевернутые днищем вверх лодии, и присел на пенек одуматься. Сам не ведал, почему минула его черная смерть, подобрав всех без остатка.

Что же теперь? Куда? Путь открыт во все стороны: к Ладоге, а оттуда, как сказывали, на Новгород можно, в Карелу и на Варяжское море. По Шексне на Волгу, на Кострому, на Ярославль, на Углич. Да кто ж знает, не побила ли и там черная язва все людство. Неужели один он остался для всего корня на русской земле?

Каково же одному? От тоски холодком заломило сердце, колотье такое, что не продохнешь. Волк и тот не одинок в лесу. Ни на что не налегали руки, криком закричал бы, если бы не предугаданная встреча.

Мостырю не дано было знать, что язва стронула людей с места и погнала их по дорогам вразброс, неведомо куда. Брели по зимним дорогам в поисках места, где скрыться бы от язвы, да она захватила все обжитые места. Лед на реках не дал водного пути, потому и остался город на Белоозере в стороне от движения...

Из города Брянска ушли от язвы два витязя из княжеской дружины: Пересвет и Ослябя. Похоронили князя, похоронили близких, не ждать же, когда язва под крыльца ударит!

Они были молоды, лет под двадцать каждому. Пересвет похоронил жену и двухлетнего сына, Ослябя не успел обзавестись женой. Куда идти, где приложить молодецкую удаль и развеять горе? В Новгород! В Новгород на Волхове, где каждому найдется дело. Из Новгорода во все концы света путь чист, и кому, как не Новгороду, где собрались со всего света мудрые и умелые люди, отразить моровую язву. В Брянске не ведали, что язва пришла через Псков и Новгород.