Федор Шахмагонов: Ликуя и скорбя

В Псков к Андрею полоцкому сходились литовские, полоцкие, псковские и новгородские всадники, собиралась кованая рать в тяжелых дощатых доспехах, с конями, одетыми в броню, с тарчами на груди. Дмитрий Иванович повелел из Пскова не трогаться, беречь западные окраины от набега литовского князя Ягайло, что вступил в союз с Мамаем против Москвы.

Рязанские сакмагоны бродили по степи, забираясь до нижнего течения Дона по береговым левадам, кружили вокруг воронежского кочевья, брали «языков». Мамай велел собираться ордынцам к осени, чтобы захватить на Руси готовый урожай, говорил ордынцам, чтобы хлеб не сеяли, а готовились грабить Русь. Двигались к Мамаю орды из Хорезма, сгонял он в поход кочевые племена ясов и косогов с кавказских предгорий, ждал, когда подойдет генуэзская пехота из Кафы, пеший полк фрягов, обученный сражаться в строю по древним образцам греческой фаланги и римских легионов. Шли с фрягами отряды арбалетчиков.

А по рекам Руси под парусами и на веслах сплывались в Коломну струги, ушкуи и лодии, по сухим дорогам денно и нощно скрипели колеса крестьянских подвод.

Московские торговые гости из первейших снарядили из Новгорода с Ильмень-озера караваны с оружием, с броней новгородских кузнецов, с железными и деревянными стрелами. Новгородские струги, как птицы, взмахнули крыльями парусов на Шексне и на Волге.

Сбор всего русского воинства был назначен на 24-й день августа 1380 года в городе Коломне.

Не один день, не один месяц и не один год, а десятилетиями готовились к этому походу, десятилетиями копилась сила по городам и волостям, десятилетиями ковались в далеких недоступных ордынцам кузницах мечи, наконечники для копий и стрел, плелись кольчуги, рудознатцы собирали по болотам руду, везли ее с Каменного пояса по зимним морозным дорогам, умельцы ковали стальные луки для самострелов. Тридцать лет, все года жизни великого князя Дмитрия Ивановича, ушло, чтобы подготовить этот день, а чтобы он, малолеткой, отроком и юношей, мог все это готовить, начало было положено его дедом Иваном Даниловичем, что жестокой рукой скупца собрал московскую казну. Иван Данилович надеялся, что его сын Симеон Гордый свершит назначенное. Симеон вознесся над соседними князьями, собрал силу в Москве небывалую, но не ему пришлось выйти на поле битвы с Ордой...

Великий день святой недели 1352 года пришел в Москву посуху. Опали разливные воды, смирились ручьи в оврагах, над густыми по той дружной весне озимыми распевали жаворонки, над мочажинами в низинах весело рвали воздух крыльями чибисы, за Москвой-рекой в блистающей росой молодой траве резвились жеребята, приплод княжьего табуна.

Радостью бы встречи с весной ударить колоколам во всех тринадцати церквах града Москва, но над городом потек погребальный звон. Умер митрополит всея Руси Феогност.

Всенощную служить в храме Михаила Архангела приехал из Владимира епископ Алексей. Сразу же после заутрени панихида. Три дня каменный гроб с телом святителя стоял в соборной церкви. Положили его в приделе Поклонения вериг святого апостола Петра об едину стену с русским чудотворцем, первым московским митрополитом Петром.

Феогност — грек, Алексей — русский, из рода черниговских бояр. Его отец, боярин Федор Плещеев, выехал из Чернигова на службу к московскому князю Юрию Даниловичу. Алексея, под мирским именем Елевферий, крестил великий князь Иван Данилович. На двадцатом году жизни Елевферий принял постриг под именем Алексей в московском Богоявленском монастыре, прославился в монашестве, был поставлен наместником митрополита в церковном суде. Феогност отличил его и послал епископом во Владимир, а позже благословил в преемники на митрополичьем столе.

Митрополит Петр тоже был русским, как русский радел Москве. Назначение Алексея было воспринято московским людом как добрый знак, как еще один шаг к единению русских людей с Москвой под рукой могущественного князя Симеона, прозванного Гордым.

Яростно светило солнце, в городе его заслонили смолистые дымы из можжевеловых и сосновых ветвей. Смолистым дымом гонят моровую язву, гонят и прогнать не могут. То из одного, то из другого дома выбегают люди с плачем. В черных монашеских одеяниях монахи наваливают в подводы тела умерших и везут их из города. Улицы вымерли, только стражники берегут костры да смотрят, чтобы искры от костров не сделали пожара.