Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя

Гридни прискакали от реки.

— Лед плавится!

Пал с коня Иван и застыл, припав на коленях в молитве. Рядом опустился на колени тысяцкий.

— Огонь моровую язву сжег! — обронил он слово утешения.

Иван не отвечал.

— Видно ли тебе, князь, почто меня твой брат из тысяцких согнал?

Иван не отвечал.

— Пришли бояре к Симеону Ивановичу и молвили: тысяцкий прилепился к черным людям во вред боярам. Выбирай, князь, бояр или черных людей. Нельзя было Симеону Ивановичу отринуть бояр, меня отринул. Но не боярами город ставится! Я с тобой, князь! Позови черных людей, дай им казну на обстроение, в тридцать дней поставлю новый город, а к весне стеной обведу!

Предвестия, что в степи происходит что-то неладное, достигали города Дербента не первый день.

Сначала появились несметные стаи диких уток. Они проносились над городом и высаживались на морских отмелях, что-то их спугнуло со степных озер, из зарослей степных речек. За утками прилетели подорлики, малые и большие, прилетели и степные орлы. Эти всегда сопровождают уток, то не в удивление. Ночью разбудил стражников топот тысяч и тысяч копыт. Будто бы тьмы и тьмы всадников скакали к великой дербентской стене. Светила луна, яростно сверкали звезды. Луна, отражаясь от гладкой и спокойной воды на море, освещала берег. К стене мчались стада сайгаков. У стены они поворачивали и мчались назад. Стадо за стадом, казалось, несть им конца. Могло быть только одно: спугнули всех сайгаков в обширной степи по северному берегу Персидского моря. За сайгаками белым днем набежали зайцы. Они усыпали дорогу ушастыми столбиками, и было их так много, что можно было, не целясь, пускать со стены стрелу — нашла бы живую цель. К полудню зайцы ушли в горы, пришли волки и лисы, они были так напуганы, что не гонялись за зайцами.

Эмир, правитель Дербента, приказал стражникам покинуть жилища, тенистые сады и выйти на стены. Стражники гадали, что же там случилось в степи?

Одни уверяли, что поднялся в приволжских степях «черный смерч». Зимой смерч сгребает с земли снег, перемешивает его с пылью, встают черные столбы и сметают все живое. Летом он страшнее, летом ветер вдавливает все живое в землю. Тогда звери бегут, потеряв рассудок, ослепнув от страха. Известно, что в древние времена от смерча выходило из берегов море. Но вот оно, спокойное и гладкое, плещется под стенами города. Гонит из степей зверя и птицу «великая сушь». Это не черные ветры, ветер великой суши почти неосязаем. Он едва заметен и страшен непрерывностью. Он дует и дует из пустыни день и ночь, день-деньской палит нещадно солнце. Трава жухнет, становится жесткой, как железо. Начинается великое переселение птиц и зверей. Но они не бегут, как бешеные, они медленно уходят. Первыми тогда вернулись бы табунщики, пригнали бы пастухи отары овец.

Нет, ни одна из этих примет не объясняла бега животных. Оставалась одна, и самая грозная. Не поднял ли хан Большой Орды все свои кочевья и, собрав их в войско, не идет ли на Дербент и сквозь дербентскую стену дальше, на юг, в земли давних стремлений потомков Джучи, старшего сына Чингисхана?

День бегут звери, второй день, третий. Ни одного каравана не прошло в эти дни, табунщики не пригнали ни одного табуна, и нет пастухов с отарами овец. Утром задымилась дорога под конскими копытами. Из густого облака пыли вывернулась россыпь всадников. Они мчались лавиной к стене. Ворота наглухо закрыты, мост над рвом поднят. Они мчались, будто хотели перескочить стены. Только в кошмаре может привидеться такое. Красные, желтые, синие хари уродов. Рогатые, с козлиными бородками, мясистые хари на тонких и жиденьких туловищах: то ли человек, то ли исчадие мрака. Они вопили, визжали и выли. Стрелы одождили стены.

Язык у тех, кто прискакал, и у тех, кто оборонял стены, один. Ханы разные. Эти из улуса Джучи, на стенах — из улуса Хулагу. Два сына Чингиза более ста лет назад поделили Великую степь и земли вокруг Персидского моря. Хулагу взял Хорезм, Иран и Азербайджан. Джучи взял Волгу и приволжские степи.

Эмир Дербента стоял со стражами на степе и дивился. Если ранее поднималась Большая Орда, то всегда, прежде чем выйдут ее всадники в поле, эмир знал через мусульман, для чего поднялись кочевья, куда идет войско — на север, на юг или в Ак-Орду. Ни один лазутчик на этот раз не оповестил его о движении хана Джанибека.