Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя

Отдавали свои товары купцы даром, ибо знали, что имения не сохранить, если Мамай пройдется по Руси со своей ратью.

Во хоромах коломенского тысяцкого Тимофея Васильевича Вельяминова, в гриднице, где когда-то игралась свадьба Дмитрия и Евдокии, Дмитрий собрал воевод московского войска и подручных князей, всех, кто поднялся на Орду, на большую думу.

Дмитрий и Боброк, принимая в расчет условия Олега рязанского, пришли на думу с готовым решением вести войско на Дон, на Куликово поле. Запомнилось оно с тех пор, как вымеряли его шагами по дороге в Орду.

Сегодня дума о том, как идти к Дону.

О сговоре с Олегом знали только Дмитрий и Боброк, а о том, что Олег не пришел на общий сбор, что Олег сносится с Мамаем и Ягайлом, знали все. Раздались голоса на думе, что ближний путь на Дон лежит через Переяславль на Трубеже, через Пронск. Должно идти на Переяславль, разбить Олега, согнать его с княжьего стола, дабы не успел соединиться с Мамаем.

Дмитрий не спешил выдавать тайну Олега. Сказал:

— Пойдем по рязанской земле — толкнем рязанцев в объятия Мамаю. Идти надо в обход рязанской земли и упаси бог тронуть и обидеть хотя бы одного рязанца!

Боброк расстелил на столе чертеж земли от Оки до Дона. Дьяк Нестерко обмакнул кисть в тушь и положил ее перед Дмитрием.

На чертеже пролегла черная линия от Коломны к Лопасне по дорогам над Окой. Она пересекла Оку возле устья реки Лопасни и потянулась через реку Осетр, минуя Зарайск и рязанскую землю, переползла приток реки Упы речку Уперту и, обойдя истоки Дона, уперлась в Непрядву, где она впадает в Дон.

Приговорили на думе идти скоро, опередить Ягайла, дабы не успел он сойтись с Олегом рязанским.

Бояре не разбрелись после думы. Тимофей Васильевич Вельяминов приготовил угощение на всех князей, бояр, воевод и торговых гостей в гриднице. Во дворе выставил столы для дружины, и по городу, по войсковому стану развозили на возах мед и брагу.

Дмитрий прошел в горницу, где они провели первую ночь с Евдокией, где он заснул на медвежьей шкуре у ее ног, посмотрел с городских стен на Оку, где впервые встретился с Олегом рязанским. Минуло десять лет, и как все переменилось. Суздалец ныне тесть и друг, Олег — тайный союзник, Михаил тверской — молодший брат и весь в его воле. Тогда собирались ставить град каменный, робея перед Ордой, ныне город окружен войском, что идет повергнуть Орду.

Стол в гриднице ломился от яств. Не скупился коломенский тысяцкий, все отдавал, чтобы потешить витязей, для иных, быть может, последним в их жизни застольем.

И мед, и фряжские вина — все на столе, но нет веселья, задумчивы гости в преддверии смертной встречи с исконным врагом. Ни речами, ни скоморошьими забавами не развеять тяжких дум. Тимофей Васильевич призвал в гридницу гусляров. Приготовил их заранее.

В три голоса повели песню гусляры. Басом старец с седой окладистой бородой; дискантом молодец с окатными плечами ушкуйника, волжского витязя; тенором безбородый отрок.

— Не пристало ли нам, братья, начать старыми словами печальные повести о походе Игоревом, Игоря Святославича? Пусть начнется же эта песнь по былям нашего времени...

Угадано, чем затронуть собравшихся, о чем напомнить тем, кто поднялся на смертную страду.

Тянулось разноголосье в лад гусельным струнам.

— ...Начнем же, братья, повесть эту от старого Владимира до нынешнего Игоря, который скрепил ум волею своею и поострил сердце мужеством, преисполнившись ратного духа, навел свои храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую.

Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и увидел, что прикрыло оно его воинов тьмою. И сказал Игорь дружине своей: «Братья и дружина! Лучше убитым быть, чем плененным быть; так сядем, братья, на борзых коней и посмотрим на синий Дон...»

Быть может, не все, кто двинулся в поход за Дмитрием и ныне на синий Дон, понимали, что должно быть содеяно их руками, как откликнется в веках их подвиг, что останутся их имена навеки в народной памяти.

Песня об Игоре, сыне Святослава, не была ли указанием, что содеянное ради русской земли несет вечную славу?

Расходились с пира молчаливо, были раздумчивы, ныне уже не надежды, что когда-то придет час освобождения от Орды, ныне час вырвать его своими руками.

На берегу Северки, что впадает в Москву-реку под стенами коломенского града, в садах боярина Панфилова Боброк выстроил на княжеский смотр все войско. Не было здесь кованой рати Андрея Ольгердовича и Дмитрия Ольгердовича, не было серпуховской и боровской конной дружины князя Владимира, не поспели еще иные дружины из дальних краев, но и без них войско в строю стояло несокрушимой железной стеной. В середине Большой полк, сводный полк всех городовых полков. Стояли дружины конных витязей подручных князей, собран был из удальцов сторожевой полк, и высились копья московской конной дружины, кованой московской рати. Огромная сила, вдвое большая, чем стояла под Тверью, вдвое большая, чем встретила Бегича на Воже.