Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя

Путь Ольгерда извилист, как путь змеи. Его провожали сигнальные костры, по дымам угадывали его движение воеводы Акинф и Дмитрий Минин.

Сошлись на реке Троена, неподалеку от Курска. Ольгерд не думал встретить здесь московские полки. Не нашлось доводчиков, кои разъяснили бы, что это за полки. То ли рязанский князь с пронским к Москве на выручку спешат, то ли коломенцы вышли навстречу? Не зная, кто идет навстречу, осторожничал. Одно знал — пеших воинов не будет, а опасался он только пеших русов, в конном бою не устоять против его рыцарей ни дружине московского князя, ни иной коннице, будь то и ордынская.

Воеводам Акинфу Федоровичу и Дмитрию Минину прежде всего надо было узнать, сколько всадников у Ольгерда? Вышли ему на путь по сигнальным дымам, но те, кто сигналил, не считали воинов Ольгерда, и каждый показывал, кому как привиделось, от души, не скупясь, присчитывал литовскому войску лишние тысячи. Стали у Троены к ночи. Сторожа сходила на другой берег, принесла известие, что Ольгерд стоит в двух поприщах от реки.

Акинф Федорович молвил Дмитрию Минину:

— Надо отойти к Переяславлю. Встретим Владимира Андреевича и Олега. Нас больше будет!

— Отойдем к Переяславлю, откроем дорогу к Москве...

Акинфу за шестьдесят, служил Ивану Даниловичу, князю осторожному, хитрому, который бил только тогда, когда уверен был, что одолеет. Говорил Иван Данилович Акинфу:

— Открою тебе великую тайну! Нож вынимай, когда знаешь, что ударом по рукоятку в грудь супостату вонзишь! Иначе не вынимай. Раненый враг страшнее нераненого.

Акинф принял совет и воевал осторожно, в бой вступал в крайнем случае.

— Если нас опрокинет Ольгерд,— ответил он Минину,— на Москву ему путь чист.

Воеводы беседовали за лагерем в поле, чтоб никто их не слышал.

— У Ольгерда воины закованы в доспехи, кони в броне,— продолжал Акинф.— На Москву не пойдет, зная, что мы в стороне. Занесенный меч страшнее удара. Пойдет к Москве, мы стороной его проводим, рядом пойдем! Худо на чужой земле оглядываться!

Дмитрий Минин тож немолод, из старых воевод, но из ревнивых. Затаил он обиду, сердце обливалось кровью и щемило, когда объявил князь Дмитрий, что быть наибольшим воеводой в Москве Волынцу. Очень хотелось Минину показать, что и он может бить супостатов ничуть не хуже Боброка. Разве малая дружина на Тросне? Воины в боях бывалые.

— Побеждает тот, — убеждал он Акинфа,— кто первым наносит удар!

Акинф догадывался, что Минин жаждет славы, не переспорить. Хоть одно бы выговорить, чтобы не переходил Тросну, пока не разведает, сколько силы у Ольгерда. Уговорил. Порешили: утром выслать сторожу и оглядеть дружину литовского князя.

Ночью затянуло небо тучами, потек мелкий осенний дождь. С тростниковых болот поднялся туман. Туман глушил все звуки, глухо раздавались голоса проснувшегося войска. На рассвете с того берега прибежала сторожа. Ольгерд ушел!

— Идем за Тросну, вслед Ольгерду!— проговорил Акинф.— На мокрой земле следы коней...

— Догоним!

— Не надо догонять, а надо идти следом.

Спорили бы воеводы, да не об Ольгерде им спорить. Туман редел, и в поредевшем тумане с московской стороны открылась темная полоса. Прискакала сторожа:

— Ольгерд!

Акинф дал знак трубачам, чтобы собирали дружину спиной к реке, лицом к Ольгерду.

Не приводилось видеть Акинфу и при Иване Даниловиче, чтобы так быстро и спокойно на виду у врага строились конные сотни. Он-то знал, что обучал этому конную дружину Дмитрий Михайлович Боброк. Болью сжалось его сердце: погибнет дружина, не скоро Москва будет иметь таких воинов, привычных к бою. Сотни развернулись и двинулись шагом навстречу Ольгердовым рыцарям. Минин поскакал вперед, подняв над головой воеводский шестопер. Падал и падал тоскливый осенний дождичек. Сумрак осеннего рассвета гасил блеск шлемов и копий. Ольгердовы всадники остановились. Московские сотни шли шагом.

Глухо трубили медные литовские трубы. Сужались ряды литовских рыцарей, собираясь в глубокие клинья. Пойдут клином, тевтонской «свиньей». А перед самой схваткой раздвинется клин, выставляя перед русскими всадниками ряд за рядом длинные и тяжелые копья.

Сейчас применить бы «половецкую мельницу», наскочить, рассыпаться лавами, одождить врага стрелами, посекая коней. Без коня литвин в тяжелых доспехах как чурка под ударом топора.

Негде рассыпаться: Ольгерд прижал к реке. Перекрестился Акинф, надвинул глубже ерихонку, опустил прилбицу, вынул из ножен кривую дамасскую саблю. Что бог пошлет! Разум человеческий затмился. Передовые сотни пошли рысью, шибко пошли, чтобы ударом смять рыцарей. Стрелами одождили, да толку мало. Отсырели луки, скользкая тетива не пускала стрелу в верный полет. В семьдесят лет где ж рубиться — Акинф остановил коня возле трубачей. Когда побегут, собрать трубным призывом и указать дорогу через Тросну. За Тросной быстрый конь спасет от тихоходных рыцарских тяжеловозов. Залюбовался дружинниками, им с Ордой биться бы! Не дрогнули, когда ольгердовцы развернули свои клинья и опустился еж из длинных копий перед русскими всадниками. Сшиблись. Только бы разомкнуть строй литовцев, чтобы бой распался бы на сотни и тысячи поединков.