Федор Шахмагонов - Твой час настал!

Накануне в шатер к Пожарскому пришли Минин и архимандрит Дионисий. Князь обратился к Дионисию.

— Патриарха у нас нет, молитвенник наш и советчик наш, ты, отче, ибо никто не сделал более для одоления ляхов, чем Сергиева обитель. За тобой слово. Нет сегодня никого, кроме тебя, кто стоял бы ближе у преподобному Сергию, заступнику русских людей.

Дионисий ответил:

— Скажу ли вами незнаемое? Бродят люди вокруг трех сосен. Одна сосна трухлявая. Ветви у нее обветшали. Сие есть князь Мстиславский. Царственного он рода Гедеминовечей, а его усердие королю отвратило от него русских людей. Высока, стройна другая сосна — князь Василий Голицын. Ведет свой род от прирожденных государей. Отечеству послужил, не уронив чести и в польском плену. Но как же его избирать, когда он в польском плену? Изберем, а его там примучают. Своими руками отдадим его полякам на расправу. Третья сосна, то князь Воротынский. Его назовут, а не надо бы. Припомнят ему, что на его пиру поднесли отраву Михаилу Скопину, юному витязю, равных коему не сыскать.

— Обжал ты нас, отче. Три царственные ветви в нети вывел. Не выскочит ли на пустое место князь Дмитрий Трубецкой, ежели крикнут его казаки.

— Князь Дмитрий Трубецкой опасен. Не тем опасен, что вдруг изберут тушинского боярина, опасно, что положит он вражду между земством и казаками. Не искать бы нам на царство ни рюриковичей, ни мономашичей

Пожарский с усмешкой спросил:

— Не Марину ли Мнишкову на престол позвать с сыном ее Иваном, коему отец незнаем?

Дионисий осуждающе покачал головой.

— Не ко времени посмех! Не прогневи Бога! Я сказал о трех соснах, а в лесу еще и дубы растут. Нам не сосну искать, а дуб. Сосна в тридцать лет старится, а дуб триста лет стоит. Святой Сергий триста лет тому назад благословил московское воинство Дмитрия Донского на Мамаево побоище и молитвами вымолил победу на Куликовом поле над врагом лютым и немилостивым. Русь родилась вторично на том поле. Многие, кто пошел на ту битву не вернулись, иные затерялись в веках. Сохранил верность московскому государеву дому один род. Род Романовых, что пошел от сподвижников Дмитрия Донского и воителей в той битве от Андрея Кобылы и Федора Кошки. На памяти нынешних людей, как во времена кровавых бесчинств царя Ивана Васильевича обуздать его решались Анастасия, первая его супруга из рода Романовых и брат ее Никита Романович. Не по кончине ли Анастасии Романовны, царь Иван Васильевич погрузился в кровавую пучину? Не мужеством ли своим заслужил добрую память Никита Романович и пролил тем народную любовь на свой род? Людская громада не знает, а те кто знают, быть может, не вспомнят, кому царь Федор, умирая, царский престол поручал? Перед смертью он вручил скипетр и державу в руки Федору Никитичу Романову, ныне митрополиту Филарету. Федор Никитич и его братья скипетр и державу не приняли. Они знали, что царевич Дмитрий не был убит в Угличе, а вывезен и спасен. Державу и скипетр подхватил Борис Годунов. С него и началась пора самозванных государей, ни Богом, ни людским мнением не избранных.

Дионисий примолк, Минин сказал:

— Вижу, отче, к чему ты клонишь. Кто же положит хулу на бояр Романовых и на их род? Да где же он, Федор Никитич, а ныне митрополит? У ляхов в полоне. Да и как избирать царем монаха?

— Монаха царем не избирать, Филарет далеко, а вот сын его Михаил близко. Спрошу вас, князь Дмитрий и господин Минин, перебирая в своих раздумьях кого царем ставить, выпало ли из памяти имя Романовых?

— Отрок... Ему, поди, и шестнадцати годков нет? Стебелек...

Пожарский добавил:

— О Федоре Никитиче я вспоминал, а о сыне его на ум не всходило...

— И мне не думалось! — с ударением произнес Дионисий — А назвали мне это имя не князья, не бояре, не дворяне...

— Кто же назвал? — спросил Пожарский.

— Казаки!

Минин удивился.

— До се думал, что казаки норовят крикнуть Трубецкого.

— Казаки пойдут не за князем Трубецким, а за своими атаманами. Пришли ко мне атаманы и велели сказать земским людям моим словом, что будут они кричать Михаила Федоровича Романова, а другим пути не дадут.

Условились не называть имя Михаила Романова до выборного дня, о том просить и казачьих атаманов. Не напрасная предосторожность. Выборщики шумели много. Выкрикивали всякие имена. Называли имя Дмитрия Трубецкого, но восторга в толпе выборщиков оно не вызвало. Разошлись до 23-го марта, чтобы в городах проведать к кому склониться.

23-го марта в Москве стало завозно. Приехали выборщики, а с ними и всякий иной люд. Все привалили на Пожар. Разве кому-либо откажешь выбирать царя?