Федор Шахмагонов - Твой час настал!

— Переговариваться нам не о чем! Условие одно: кладете оружие и сдаетесь на нашу милость!

— Сдаемся! — ответили посланные. — Одно условие!

— Никаких условий!

— Мы сдаемся, вашей милости, князь, — продолжали посланные. — Не отдали бы нас казакам!

Пожарский ответил:

— Казаки равны в нашей победе! Вам ранее размыслить бы, чем для вас обернется сожжение Москвы и осквернение наших святынь. Ворота открыть, за воротами стоять без оружия. Русских бояр и русских изменников выпустить ранее.

24-го октября поляки открыли Троицкие ворота.

Пожарский, Минин, избранные в Земский совет вышли навстречу боярам, чтобы уберечь их от казачьего самосуда. Для спокойствия выстроили земские полки не в почет освобожденным, а чтобы не свершилось над ними суда на месте, поставить их на суд праведный.

Бояре вышли в челе с Мстиславским и остановились на мосту. Каково им, присяженникам польского короля, видеть стройные полки, а за полками море казацких шапок. Попасть в руки казаков — живота лишиться, вчера еще вознесенным на поднебесную высоту родовитостью.

Пожарский подал знак, чтобы шли, не остерегаясь. В челе исхода Мстиславский. Кому много дано, с того много спросится. Федька Андронов прятался за боярскими спинами. Пожарский указал на него.

— Мы вызволяем бояр, а этом изменнику невместно с ними.

Федьку Андронова выхватили из боярской толпы. Он было дернулся, его угомонили:

— Чего шуршишь? Дошуршился до петли!

С поляками условились, что назавтра будут открыты все ворота Кремля, полковникам и ротмистрам приказали стоять отдельно от воинства.

Наступил благословенный день для русских людей.

5-го октября прозвучали со стен польские трубы. То было знаком, что ворота открыты. Им ответили трубы русского воинства. Земские полки с Арбата, казачьи сотни с Покровских ворот двинулись на Пожар к Лобному месту, к собору Василия Блаженного.

К сему торжественному дню прибыл в Москву архимандрит Сергиевой обители Дионисий. Ему выпало служить благодарственное молебствие в честь освобождении Москвы.

В Кремль вступили дружины Пожарского, чтобы собрать польское оружие и обезопасить торжество от случайностей.

Польские хоругви построены на Соборной площади. Польские ратники настолько ослабли, что многие не могли стоять. Сидели в строю. Иные на коленях вымаливали кусок хлеба. Просили у всадников отрезать кусок кожи от седла, отдать кожаную уздечку.

Настал час вошествия в Кремль. Впереди духовенство с Дионисием в челе. Из Фроловских ворот вышло навстречу кремлевское духовенство во главе с Арсением Елассонским. Откуда у них взялись силы? Не люди, а призраки. Иные падали от слабости, но поднимались и шли, пошатываясь. В руках у Арсения Елассонского икона Владимирской Богоматери — великая святыня русских людей. Ее заступничество когда-то повернуло от Москвы полчища Тамерлана.

Икону из рук Арсения принял Дионисий. Духовенство двинулось в Кремль. Вошли в Успенский собор.

Пожарский, Минин и воеводы подъехали на конях к полякам. Кто мог, те поднялись с земли, а иные даже и не сидели, а лежали. К Пожарскому вышел из строя гетман Николай Струсь. Приблизившись к Пожарскому, он вынул из ножен саблю, подержал ее в руке, прощаясь с ней, поднял глаза на Пожарского и сказал:

— Не жди, князь, что я отдам тебе свою подругу. Не в бою, не в честном поединке одолел ты нас. Голод нас одолел.

Струсь взмахнул саблей и ударил ею о камни. Зазвенела и переломилась сталь.

Поднял голову и, глядя Пожарскому, в глаза, молвил:

— Так-то, князь! Речь Посполитая еще скажет свое слово! Оно за нами!

— А у нас говорят, после драки кулаками не машут! — ответил Пожарский и, обернувшись к дружине, приказал: — Отведите этого грабежника и вора в подвал Чудова монастыря!

Здесь же Пожарский и Трубецкой поделили пленных между ополчением и казаками. Немногие из поляков, что сидели в Кремле, уцелели не на ратном поле — полегли в честном единоборстве, покосили их жадность и голод.

В то время, как Пожарский и Трубецкой разводили пленных по станам и таборам, Минин с надежными людьми вершил опись имущества разграбленного и порушенного поляками. Не пошло впрок грабителям ни золото, ни серебро, не спасли от голодной смерти и позорного плена. Кремлевские храмы и церкви были не только ограблены,но испохаблены. Все, что было отобрано у поляков, Минин отдал казакам на жалование.

Пожарскому донесли на другой день, что в казацких таборах творят расправу над пленными. Пожарский ответил: