Энн Райс - Иисус - Возвращение из Египта

Меня переполняла печаль. Мама очень сильно любила свою родственницу Елизавету. Я видел их мысленно, двух женщин, обнимающихся в последний раз. И мне было бы очень любопытно поговорить с Иоанном. В нем была какая-то необычная серьезность — да, правильное слово, наконец-то я его нашел! — серьезность, которая влекла меня к нему.

Другие мальчики в лагере были очень дружелюбны ко мне, и сыновья священника говорили гладко и любезно, но мне не хотелось быть с другими людьми.

Иосиф остался сидеть, а я ушел. Он запретил мне спрашивать о тех вещах, что тяжким грузом висели на моем сердце. Запретил.

Я лег на постеленную для меня циновку и почувствовал, что хочу спать, хотя небо надо мной только начало наполняться звездами.

Вокруг меня не прекращался спор взрослых; одни говорили, что нынешний первосвященник нехороший человек, что Ирод Архелай был изначально не прав, поставив его на это место, а другие утверждали, что первосвященник вполне приемлем и что нам нужен только мир, что мы не хотим восстаний.

Их сердитые голоса пугали меня.

Я поднялся, свернул циновку, вышел из лагеря и направился на склон холма, освещенный звездами. Как же хорошо было уединиться!

Неподалеку были разбиты другие стоянки, но все они были меньше нашей — маленькие группы людей вокруг неярких точек-костров, рассыпавшиеся по холмам, а над ними бледная красавица луна в окружении звездочек. Я видел, как повсюду в черном небе вспыхивали все новые и новые звезды, складываясь в замысловатые узоры.

У меня под ногами шелестела мягкая, сладко пахнущая трава, воздух по ночам уже остывал не так сильно. Я подумал об Иоанне: видит ли он эти звезды в далекой пустыне?

Неожиданно мое одиночество было нарушено. Ко мне подошел Иаков. Он плакал.

— Что с тобой? — спросил я, поднимаясь с циновки и беря его за руку.

Никогда я не видел своего старшего брата в таком состоянии.

— Мне нужно сказать тебе, — проговорил он сквозь слезы. — Прости меня. Прости за все плохое, что я тебе говорил. Прости за… за то, что я плохо к тебе относился.

— Плохо относился ко мне? Иаков, о чем ты?

Нас никто не слышал. Вокруг было темно. Никто не заметил нас.

— Я не смогу пойти завтра в храм, пока на сердце у меня такой груз. Я так плохо относился к тебе.

— Да нет же, — сказал я ему. Я протянул руки, чтобы обнять его, но он отпрянул от меня. — Иаков, ты не делал мне ничего плохого!

— Я не имел права рассказывать тебе о том, что в Вифлеем приходили волхвы.

— Но я же хотел узнать об этом, — возразил я. — Я хотел знать, что случилось, когда я родился. Я хочу знать все, Иаков. Ах, если бы ты рассказал мне, что тогда произошло…

— Я рассказал тебе о волхвах не потому, что ты хотел этого. Я сделал это, чтобы доказать, что сильнее тебя! — прошептал он. — Я сделал это, чтобы показать, что я знаю то, чего ты не знаешь!

Это правда, я знал это. Это нелегкая правда. Иаков всегда умел говорить такую нелегкую правду.

— И все-таки ты сказал мне то, что я очень хотел знать, — сказал я. — И поэтому для меня было хорошо, что ты рассказал мне это.

Он замотал головой. Слезы еще быстрее полились из его глаз. Он плакал, как плачут мужчины.

— Иаков, ты понапрасну расстраиваешься. Говорю тебе, я люблю тебя, ты мой брат. Не страдай из-за этого.

— Мне нужно сказать тебе кое-что еще, — вновь прошептал он, словно мы не могли разговаривать вслух. Вокруг нас не было никого, только мы двое на темном склоне под луной. — Я ненавидел тебя с самого твоего рождения, — послышались его слова. — Я ненавидел тебя еще до того, как ты родился. Ненавидел за то, что ты пришел!

Мое лицо горело. Я весь покрылся мурашками. Никто и никогда не говорил мне такое. Прошло несколько секунд, прежде чем я выговорил:

— Я не обиделся.

Он не ответил.

— И вообще я не знал, что ты ненавидишь меня, — продолжал я. — То есть нет. Наверное, я знал, но думал, что это пройдет. И вообще не обращал на это внимания, даже если знал.

— Ты только послушай себя, — проговорил Иаков с очень печальным видом.

— А что?

— Ты мудрее своих лет, — ответил мне брат, в тринадцать лет высокий как мужчина. — У тебя не такое лицо, какое было, когда мы покидали Египет. У тебя было лицо мальчика, а глаза такие же, как у твоей матери.

И я понял, что он хотел сказать этим. Мама всегда выглядела как ребенок. Но я и не догадывался, что я теперь не такой.

Я не знал, что сказать на это.

— Прости меня за эту ненависть, — сказал Иаков. — Я искренне прошу прощения. И я всегда буду любить тебя и буду верен тебе.