Энн Райс - Иисус - Возвращение из Египта

Он быстро понес меня обратно в дом.

Я плакал не переставая. От рыданий у меня болела грудь. Болело сердце.

Мы опустились на пол, и Елизавета обхватила мое лицо руками. Я увидел ее глаза прямо перед собой.

— Послушай, что я скажу тебе, дитя мое, — произнесла она. — Не надо плакать. Думаешь, ангел Господень пришел бы к твоему отцу, Иосифу, и сказал бы ему отвести тебя домой, если бы это было опасно? Пути Господни неисповедимы. Так что утри слезы и доверься Господу. Приляг на груди своей матери, вот так, и не плачь. Пусть мама обнимет тебя. Ты в руках Господа.

— Ангел Господень, — прошептал я. — Ангел Господень.

— Да, — кивнул Иосиф, — ангел Господень пребудет с нами до тех пор, пока мы не придем в Назарет.

Мама нежно обнимала меня.

— Мы уйдем отсюда, — заговорила она тихим, ласковым голосом. — Мы просто проходили мимо. Скоро мы будем в нашем собственном доме. Мы будем есть фиги с нашего дерева и виноград из нашего сада. В очаге мы каждый день будем печь хлеб, — рассказывала она, снова устроившись на полу возле Клеопы. Я всхлипывал, уткнувшись носом ей в шею. Она гладила меня по спине.

— Верно, верно, — подтвердил Клеопа.

Я обхватил маму за шею и задышал глубже и реже.

— Скоро мы придем в Назарет, — сказал Клеопа, — и туда никто, я обещаю тебе, малыш, никто не придет за тобой.

Внезапно мне захотелось спать, очень сильно. Но что имел в виду Клеопа? Кто не придет за мной? Кто ищет меня? Я не хотел засыпать, я хотел расспросить его, что он хотел сказать этими словами. Придут за мной. Кто? Что это за странные истории? И зачем маме являлся ангел? Из-за всех наших злоключений я совсем забыл о том, что она сказала мне на крыше синагоги в Иерусалиме. А Елизавета только что упомянула, что ангел являлся и Иосифу. Раньше Иосиф ничего не говорил о том, что он видел ангела.

Я проваливался в глубокий сладкий сон, но на краткий миг успел подумать, что все эти истории связаны. Нужно только понять как. Да! Ангелы. Ангел приходил раньше, и ангел пришел еще раз. Ангел здесь. Я это знаю, да? Нет. Но тут сон окончательно сморил меня, и я перестал противиться ему, чувствуя себя в безопасности.

Мама тихонечко завела песню на иврите, и ей подпевал Клеопа. Ему стало лучше в последнее время, гораздо лучше, только он все еще кашлял. Но зато разболелась тетя Мария, хотя никто почему-то не переживал за нее.

Завтра мы покинем это ужасное место. Здесь останутся наши родственники, и в том числе странный серьезный мальчик Иоанн, который так редко говорил и так часто смотрел на меня, и наша любимая Елизавета, его мать, а мы все отправимся в спокойный Назарет.

Как только рассвело, в деревню въехали вооруженные всадники.

Мы как раз собрались в круг, чтобы попрощаться с Елизаветой, но, заслышав приближение грабителей, сгрудились в дальней комнате дома, все до единого.

Клеопа не вставал со своего места, потому что ночью он очень сильно кашлял и у него снова началась лихорадка. Он лежал со своей вечной улыбкой и не сводил влажных глаз с низкого потолка у нас над головами.

До нас доносились крики, и блеяние ягнят, и кудахтанье птицы.

— Они забирают все, — возмутилась Мария Александра, жена Зебедея.

Другие женщины зашикали на нее, а Зебедей погладил ее по руке.

Сила собрался подойти к занавеси на двери и выглянуть наружу, но его отец жестом велел ему вернуться в дальний угол.

Даже малыши, которых приводило в восторг любое событие, притихли.

Тетя Есфирь, жена Симона, держала на руках крошку Есфирь и каждый раз, когда девочка начинала хныкать, давала ей грудь.

Я больше не боялся, но сам не знал почему. Я стоял среди женщин вместе с другими детьми, только Иаков стоял рядом с отцом и мужчинами. Иаков уже не ребенок, подумал я, глядя на него. Если бы мы остались в Иерусалиме, если бы не случилось восстания, то Иаков вошел бы в Святилище сынов Израиля с Силой, Левием и остальными взрослыми.

Мои мысли прервала мама. Она внезапно схватила меня за руку. Я почувствовал, как страх охватил всех взрослых.

В передней комнате были чужаки. Маленькая Саломея прижалась ко мне, и я крепко обнял ее, а мама обняла меня.

Занавес рванула чья-то рука. В комнату хлынул свет. Ослепленный, я моргал и жмурился. Мама сжимала меня изо всех сил. Никто не сказал ни слова и не пошевельнулся. Я знал, что нам всем нужно вести себя тихо и ничего не делать. Все знали это, даже самые маленькие из нас. Младенцы плакали, но почти неслышно, и не из-за того, что чужие люди сорвали с двери занавес.