Владимир Войнович - Деревянное яблоко свободы

Перед ней стоял огромного роста жандарм с заиндевевшими усами.

Она инстинктивно отпрянула назад и попала в чьи-то грубые объятия.

– Пустите! – слабым голосом сказала она, понимая всю бессмысленность своей просьбы.

На санях в сопровождении двух жандармов, мертвой хваткой вцепившихся в локти, ее доставили в жандармское управление. Втолкнули в маленькую комнату с ободранными обоями, где уже дожидались две женщины, тут же приступившие к обыску.

– Не трогайте, я вам сама все отдам!

Она вынула из кармана портмоне, выхватила квитанцию и – в рот.

– Клавка! – закричала одна из женщин. – Ты погляди, она чего-то съела.

– Онуфренко! – закричала другая.

Вбежал Онуфренко, тот самый жандарм с усами, и схватил арестованную за горло. Она вырвалась и засмеялась притворно, показывая, что он опоздал. Жандарм отступился. И напрасно. Она никак не могла проглотить сухую бумажку. Потом уж она прожевала ее и проглотила.

После обыска ее ввели в обширный кабинет. За столом сидел хмурого вида жандармский генерал в неопрятном мундире.

– Генерал Турцевич, – представился он. – А вы кто?

Собираясь с мыслями, Вера молчала.

– Я вас спрашиваю, – напомнил Турцевич.

– Если арестовали, то сами должны знать кого.

– Онуфренко, – сказал генерал все тому же, усатому. – Позови.

Онуфренко вышел. Вместо него вошел Меркулов.

– Что, не ожидали? – нахально улыбнулся он.

– Негодяй! – Вера рванулась к нему. Меркулов инстинктивно попятился.

– Перестаньте! – охладил ее генерал. – Что вы проглотили во время обыска?

– Что надо, то и проглотила.

– Это? – Турцевич показал на коричневые крупинки химических чернил, вынутые из ее портмоне.

– Это, – согласилась Вера.

– Это яд?

– Яд, – охотно подтвердила она.

– Онуфренко!

– Я здесь! – Онуфренко выскочил из соседней комнаты.

– Отвести арестованную в замок и дать горячего молока, да побольше. Вызвать доктора, она, кажется, отравилась.

Арест Фигнер произвел в Петербурге сенсацию. Его величество Александр III воскликнул: «Слава богу! Эта ужасная женщина арестована!» Он даже заказал портрет «ужасной женщины», который и был выполнен в фотографии Александровского и Таубе на Невском проспекте.

Едва только под усиленной охраной арестованную доставили в Петербург, как высшие сановники изъявили желание взглянуть на нее собственными глазами. Все испытывали любопытство, всем хотелось лично познакомиться с этой легендарной народоволкой, за которой так долго охотилась вся полиция.

Директор департамента полиции господин Плеве Вячеслав Константинович был подчеркнуто груб.

Когда ввели к нему арестованную, он, не поднимая глаз, кивнул на ряд стульев:

– Возьмите стул, садитесь.

Голос у него был резкий, скрипучий.

– За последнее время, кого ни арестуешь из учащейся молодежи, от всех только и слышишь: «Фигнер! Фигнер!» Неужели вас удовлетворяли подобные восторги? – И вдруг влез в самую душу: – А может быть, вы так устали, что рады тому, что наступил конец?

Вера молчала. Может быть, он был прав. Может быть, теперь она действительно рада. Хотя 10 февраля у нее такого ощущения не было. Плеве откинулся на высокую спинку стула.

– Расследование по вашему делу началось. Ввиду его особой важности им интересуются все, включая государя императора. С вас будут снимать допросы… Я вам советую не запираться, сообщить все, что вам известно; только чистосердечное признание сможет облегчить вашу участь. В противном случае дело для вас может кончиться плохо, очень плохо. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – сказала Вера.

– Тогда назовите мне имена важнейших членов вашей партии, которые еще на свободе.

– Вы надеетесь, что я сразу исполню все ваши пожелания? – усмехнулась арестованная.

– Почему бы нет? Я вас предупредил, что дело ваше серьезно и только чистосердечное признание…

– …может облегчить вашу участь, – закончила Вера.

– Вашу, – подчеркнул Вячеслав Константинович. – Итак, я жду. – Он вытащил из кармана золотой брегет и щелкнул крышкой. – Не желаете отвечать на этот вопрос? Хорошо, ответите потом. У нас есть сведения, что в «Народной воле» сотрудничали некоторые известные легальные литераторы. Вы не могли бы мне сообщить их фамилии? – он обмакнул перо в чернила и занес его над бумагой, как бы приготовляясь писать.

– Не могу, – улыбнулась Вера.

– Ну, хорошо, не можете так не можете, – неожиданно легко согласился Плеве. – Я понимаю, что у вас есть свои понятия о чести, которых я, впрочем, не разделяю, но в таком случае назовите хотя бы их произведения. Те, что они публиковали в легальной печати. А? – Плеве хитро сощурился.