Сергей Кравченко - Кривая империя. Книга 3

Второй сын Иван в полной мере повторял царя Федора Иоанновича. Он был слаб телом, скорбен духом и уже слеп от болезни. Шесть выживших сестер были так себе, зато одна — Софья Алексеевна — была что надо: «Великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеска ума исполненая дева». Боюсь только, что этот стих написан Васькой Голициным в постели «мужеской девы» во времена ее регентства.

Ну, и не забыли мы, конечно, маленького царевича Петю, в котором Историк как-то сразу стал угадывать «богатыря физически и духовно».

По смерти царя Алексея большой боярин Артемон Матвеев собрался провозгласить царем Петра. Он приводил очевидный аргумент: царевичи Федор и Иоанн — не жильцы и не правители. Но семейство Милославских подняло вой, бояре вынесли Федора из спальни на подушках, — сам он ходить уже не мог, — и водрузили стонущего принца на престол. Матвеев и царица Наталья Кирилловна подверглись опале и ссылке, причем Матвееву кроме обычного казнокрадства пришили еще колдовство — чтение черной книги и общение с духами. Горбун Захарка, избитый во время шутовского представления, отлёживался у врача Спафария за печкой и сквозь сон слышал чтение черной книги Спафарием и Матвеевым. На колдовскую декламацию будто бы явились тёмные тани и завизжали, что «есть у вас в комнате третий человек». Теперь Захарка всё это донёс, и Матвеев оказался в Пустозёрске.

Милославские и Хитрово расправились с партией Нарышкиных и собрались спокойно править. Нужно было закрепить престолонаследие, потому что за больным Федором мог последовать только умалишенный Иоанн. На этом правление Милославских легко пресекалось. Стали они сватать царя и хотеть наследника престола. Но царь решил эту проблему сам и вопреки партийной воле.

Однажды, с трудом переступая распухшими ногами в крестном ходе, Федор приметил в толпе симпатичную девицу. Это была Агафья Семеновна Грушецкая, племянница думного дьяка. Немедленно последовал приказ никому Агафью не отдавать. После коротких придворных интриг, в июле 1680 года состоялась свадьба. Дворянин Языков — «глубокий московских площадных и дворцовых обхождений проникатель», торопивший свадьбу и оклеветанный Милославскими, пошел на взлет, а Милославские — соответственно — получили указание не являться ко двору. Языков, его друг Лихачев и молодой боярин Василий Васильевич Голицын составили ближний круг больного царя. Это правительство занялось тяжбами с польским двором, разборками с бывшим гетманом Дорошенко и войной с Турцией.

Несколько лет назад Дорошенко, косившего в сторону Турции, вроде бы успокоили, забрали у него булаву и прочие знаки отличия. Но турецкий султан провозгласил новым гетманом своего пленника Юрия Хмельницкого. Хмельницкий, крымский хан и турецкий командующий Ибрагим-бей осадили гетманскую столицу Чигирин. На помощь осажденным явились промосковский гетман Самойлович и князь Ромодановский. Они ударили в тыл туркам и нанесли им страшное поражение. Одних только янычар — султанских гвардейцев — похоронили четыре тысячи.

Через год 11 августа 1678 года новая турецкая осада имела успех, Чигирин был сожжен отступающими казаками, столица Богдана Хмельницкого была уничтожена его младшим сыном.

Дипломаты кое-как утихомирили султана уступкой юго-западной части Украины, но все остальные окраины начали потихоньку дымиться. Волновались башкиры, самоеды не хотели платить ясака, киргизы грабили пограничные поселения, якуты и тунгусы увиливали от налогов, русские тоже бунтовали против местных начальников. Царствование Федора было, впрочем, достаточно гуманным. Отменили отсечение членов у преступников, женщин за убийство грубых мужей стали миловать при согласии на пожизненное пострижение в монастырь. Запрещено было допрашивать священников о грехах раскаивающихся прихожан — это уж и вовсе придумали в духе Хельсинки!

Молодой царь торопился, жить ему оставалось немного. Правительство подготавливало финансовую реформу. Федор созвал думу и уничтожил местничество на государственной службе, — объемистые разрядные книги, за которые Писец отдал жизнь, Историк отдал бы душу, а я — новогоднюю премию, — запылали прямо в дворцовых сенях. Царь собирался провести также реформу армии. То есть, эволюция была налицо, а революции можно было бы избежать, дай бог нашему Федору здоровья. Историк прямо умилялся перечисляя проекты молодых реформаторов: введение гражданских чинов, основание высшего училища, сиречь академии! Уже были назначены 8 монастырей для обеспечения семи факультетов гуманитарного и одного естественного профиля, уже разрабатывался их внутренний распорядок, уже договорились, что можно преподавать всё, что не запрещено, и сжигать живьем преподавателей и их учеников, коль скоро в таком ученом месте заведутся ереси и чернокнижные факультативы. Все государственные запасы книг передавались в единую академическую библиотеку, запрещалось держать домашних учителей иностранного языка — желающие должны были в академии учиться единообразному произношению. И бюджетная строка под это славное дело уже была готова. Вот вам и университет, без Петра, без графа Шувалова, без немцев и французов, при обычном русском мальчишке Я недоумевал, но Историк вычислил подвох — это церковь наша подбивала базис под мечту об инквизиции. Появлялся инструмент для разбирательства: чуть что не так, и пожалуйста, — «виновен в неправославии». На костер!