Сергей Кравченко - Кривая империя. Книга 3

Историк вздохнул и умиротворенно закруглил: «Здесь мы оканчиваем историю Древней России; деятельность обоих сыновей царя Алексея Михайловича принадлежит к новой истории».

Начинать Новую Историю приходилось с нуля, потому что итог 800-летнего развития России даже наш благоверный Историк определил всего тремя словами: «Банкротство экономическое и нравственное».

То есть, никакого материального накопления, никакого золотого запаса, никаких устойчивых производств и партнерств, никакой экономической политики на Руси за 8 веков не образовалось. Зато имелось обычное постоянное, полное, равное и окончательное обнищание населения.

В области национальной морали успехи тоже были значительными. Народ, специалисты, мелкие и средние начальники насмерть впитали основной экономический закон нашей страны:

«Никому, никогда и ни при каких условиях не позволяется честно создавать ни малейших личных накоплений. Всё должно срезаться до кожи».

Выжить при таком порядке нельзя. Но хочется. Значит, все, что хочется, приходится проделывать нечестно. И это, обычно, позволяется.

Воровство, казнокрадство, мздоимство, подарки-поминки, умыкание, сокрытие, уход от налогов стали повседневной практикой, природным опытом русского человека.

Вот, например, заманывают наши в русскую службу шотландского авантюриста Патрика Гордона. Дают ему звание майора. Начисляют подъемные — 25 рублей «чистыми деньгами» и 25 рублей бартером — неликвидными соболями. Идет Гордон к соответствующему дьяку — получить всё это довольствие. Что взятку нужно давать, не знает. Дьяк отговаривается отсутствием чернил или чем-то, вроде того. Гордон ходит день за днем впустую. Жалуется начальству. Боярин при нем приказывает дьяку отдать деньги и шкуры, грозится снять шкуру с него самого. Дьяк бастует. Гордон опять жалуется. Боярин таскает дьяка при Гордоне за бороду. Дьяк не сдается. Наконец, Гордону объясняют, что надо платить. Он ошеломленно, чисто по-европейски, замирает и решительно собирается восвояси. Тогда ему выдают, наконец, — нет, не деньги и шкуры! — а бумажку на получение денег и шкур. Но наш сэр Патрик теперь качает свои принципы: уеду из такой-то страны, и всё! Приходится нашим пугать его Сибирью за шпионаж в пользу Швеции и Польши. Гордон нехотя остается и уже при Петре выслуживается в генералы и крупные полководцы.

Историк наш, как истиный патриот, посчитал, что должна была наступить наконец некая дата коренного просветления. Ибо не может такой умный, сметливый, изобретательный, смелый, родной наш русский народ вечно пребывать в доисторическом дуроломстве! Сначала Историк зацепился за смерть Ивана III: с окончанием татарского ига он ожидал перемен. Не дождался.

Теперь он будто-бы учуял некий западный wind of change, но я заподозрил Историка в «обратной тяге». Его учили, и он верил, что эпоха Петра Алексеича Романова — это и есть наш национальный взлет. Вот он и стал задним числом выискивать в предшествующих Петру годах соответствующие весенние настроения. Вот он и провел анализ состояния Руси у гроба Тишайшего. Анализ вышел на полтора тома. Но если отбросить пустопорожние дипломатические экивоки, то в результате этого анализа выпадал обычный сухой осадок: без взятки русский чиновник готов дать себя распять, а дело не сделает. Поэтому торговле и вольному бизнесу у нас быть нельзя. Так что, рановато нам в 1676 году браться за перестройку. А надо нам крепко выпить и с достойной, 40-градусной слезой идти хоронить дорогого Алексея Михайловича.

Но вот торжества позади, давайте считать остатки мелочи.

Итак, от первого брака царя Алексея остались: наследник Федор, царевич Иоанн, царевны Евдокия, Марфа, Софья, Екатерина и Марья. От второго брака успели появиться мальчик Петя и девочки — Наташа и Феодора. В последний путь царя проводили три сестры — Ирина, Анна и Татьяна Михайловны. У гроба беспокоились также многочисленные потребители от первого брака, Милославские и Нарышкины — от второго. И к каждому безутешному родственнику покойного царя от всей души прислонялось немалое количество придворных чинов. Две партии люто ненавидели друг друга. На этом кадровом поле предстояло разыграть следующую партию нашего турнира.

Наследник Федор при воцарении в 14 лет свободно владел польским, умел делать с него стихотворные переводы, знал латынь, но страдал жесточайшей цингой. Его организму не хватало каких-то витаминов, и он гнил потихоньку с детских лет.