Владимир Ситников - Горячее сердце. Повести

На горизонте копилась грозовой тучей конница. Почти так же наползала кавалерийская лава под Пулковом... Вера подумала, что к этому, наверное, никогда не привыкнуть. Всегда будет перехватывать дыхание, бить озноб. И тут же рассердилась на себя: «Оправдывать страх нельзя!» Она повернула барабан револьвера, хотя знала, что все семь свинцовых горошин на месте. Ведь она не стреляла. Заглянула в сумку, хотя знала, что и там все на месте.

Тяжкий гул копыт гнул к земле. Но она привстала. Встретила колючим взглядом взгляд Басалаева, нарочито замедленным движением поправила платок. Нет, ей не страшно!

Дмитрий, опершись руками о колени, стоял, меряя прищуренными глазами расстояние. Прилип к губе забытый окурок.

— В ноги, в ноги метьтесь, — кричал он пулеметчикам, вцепившимся в рукоятки «максимов».

Конница, затопляя ближний курган, рвалась вперед, разливаясь все шире. Ужо слышался разбойный посвист, дикий звериный визг. Было выше сил сдерживать желание стрелять. Вера выхватила револьвер...

Тонкий, напряженный голос Дмитрия Басалаева порвал сосущее душу ожидание:

— По золотопогонника-ам пли!

Рванули воздух пулеметы, расколол его винтовочный залп. Некоторое время лава еще летела, но вот через голову, словно балуясь, перевернулась гнедая лошадь, подмяв седока. Степь задымилась черной пылью. Из нее вырывались кони со сбитыми седлами, люди. Чувствуя, как тает ледяной ком в груди, Вера привстала на колени. Конница повернула обратно. Вера стиснула горячую грязную руку Санюка: молодец, Андрюша! Улыбнулась Басалаеву.

Но справа за рыжими папахами холмов все еще щелкали выстрелы.

Там бой не ослабевал.

К полудню пришлось отходить к Мержановке.

На околице деревни Веру догнала бровастая санитарка, отвела за руку к плетню.

— Чего делается! Фею-то Аксенову взяли в плен.

«Фею... в плен?..» — не поняла Вера. Схватила санитарку за плечо.

— Это неправда! Ты путаешь! Ты...

— Да что я, врать буду?

Вера задохнулась, рванула застежки на пальто. Душил горло воротник. Санитарка, дрогнув бровями, всхлипнула.

Вера подняла взгляд высоко-высоко, на самые верхушки тополей, которые все больше и больше расплывались, двоясь.

— Может, отобьют еще, — услышала далекий голос санитарки.

«Нет, не отбить... Калединцы не пощадят, не оставят в живых...»

Не верилось. Фея, тонкая, озорная Фея Аксенова, с которой еще утром рядом спала она, была в плену!..

В деревне, на площади, радостно кричали красногвардейцы, подбрасывая в воздух седоусого бравого старика, который, взлетая вверх, поддерживал рукой теплую кепку с наушниками.

В этот горький для Веры день в Мержановку приехали из Таганрога революционные рабочие Русско-Балтийского завода. Они выгнали из своего города юнкеров.

Вера слушала речи гостей и своих товарищей, хлопала в ладоши, но все время чувствовала рядом с собой незримый, скорбный образ Феи Аксеновой. Она там. Ее ведут на допрос. Вот она стоит у стены. Вот...

«Нет, так нельзя». Она оборвала эти мысли. Выбралась из толпы, заторопилась в лазарет, в перевязочную. Когда работаешь, легче...

Около белого домика с синими наличниками, где помещался лазарет, навалившись на плетень, стоял человек. Могучие плечи вздрагивали, словно от смеха. Это был Аксенов.

Вера бросилась к нему, дотронулась до плеча.

— Товарищ Аксенов, товарищ...

Он был глух. Он ничего не слышал. Все утешения были бы напрасны.

Входя в перевязочную, она сняла сумку. Куда-то повесила ее, сняла и положила пальто. «Фея там, а Аксенов здесь... А я стою и ничего не могу сделать...» Подняла на Серебровского смятенный взгляд.

— Там Аксенов...

Хирург нахмурил брови, сердито бросил операционной сестре:

— Ножницы! Живо! Что вы возитесь?

Ему, наверное, безразлично. Он не знал так Фею, он был хирург! Хирург должен быть спокойным.

Вера схватила ножницы, хотела подать, но вдруг уронила их на пол. Тяжело нагнулась. «Серебровский прав. Надо сдерживать себя. Надо».

— Идите к больным, Зубарева, — услышала она его сухой голос и пошла.

Весь вечер она пробыла у тифозных больных в глинобитном низком сарае. Они бредили, просили опаленными губами пить. Но пить было нечего. Последний раз санитар зачерпнул со дна колодца бурый кисель.

Скосил тиф и Андрюшу Санюка. Он особенно часто просил воды. В обезумевших глазах стояли отчаяние и мольба. Вера готова была идти за водой сама. Но куда? Ни в одном колодце не было воды. Гладила спутанные каракулевые вихры на голове паренька, уговаривала: