Александр Марков - Троица

— Мы с князем Григорием, архимандритом Иоасафом, соборными старцами и всеми воинскими людьми составили кровопийцам отписку, чтобы они ложными надеждами не тешились, вот такую:

«Напрасно вы, вероотступники и богоборцы, прельщаете нас, Христово стадо православных христиан. Даже десятилетний отрок у нас, и то посмеется над вашими посулами. А писаньице ваше мы, получив, оплевали. Царик же ваш вор и подлец, а царица ваша Маринка блудливая еретичка, а сами вы поганые псы бесовские.»

А потом спросил у нас воевода, любо ли нам такое ответное писание. И одни кричали «Любо!», а иные только громче плакали, бабы особенно. Тогда воевода эту грамоту отдал некому мужу неизвестному, статному, в латах, а это был гонец литовский, он же утром от них послание привез. И выпустили его с ответом из монастыря.

А шуму было много в толпе, некоторые же весьма устрашились. И говорили, я слышал, меж собой: теперь, мол, нам только смерти ждать: посулы ведь и ласку литовскую воеводы отвергли, их же самих и государика Димитрия облаяли непотребно. Уж милости нам не будет.

Думаю, теперь нам одно осталось: стоять насмерть за святую веру и за царя Василия, каков бы он ни был старый плут и лжец. А все же православный государь.

Я на стену залез возле келаревых келий и между зубцов выглядывал, а там по всей Красной горе литовцы свои крепости возводят. Ров прокопали длинный от Келарева пруда до Глиняного оврага, а за рвом вал насыпали. За валом же шатры и лачуги и острог, стягов много и копий, и казаки туда-сюда скачут. А по сю сторону рва прикатили туры, башни плетеные на манер корзин, ставят их рядами и землею с камнями засыпают. За турами же пушки готовят, а стволы в щели просовывают, чтобы бить по нам из прикрытия. На Красной горе таких наделали пять крепостиц, а в каждой по шести или семи орудий. Здесь, сказывали мне, Сапегин стан; Лисовский же ставит туры в Терентьевской роще, за прудом и против Луковой башни.

А пушкарь Семен в стену кулаком постукивал и ворчал: дескать, глина не камень, некрепка стена, не выстоит.

Нынче снова глядел на вражеские приготовления. Думали, литва до вечера не управится, ан уже в полдень все наряды сладили, когда солнце стояло за Водяной башней.

Вдруг, когда мы не ждали, полыхнул огонь из пищалей литовских по всей Красной горе, и грянул гром великий. Стена же, где я стоял, затряслась от ужасных ударов: почудилось даже, будто весь город и башни сейчас рассыплются. И искры от кирпичей, и кирпичная пыль в воздухе, а над головой полетели ядра и пули, словно львы ревущие. Во всю жизнь я такого страха не ведал! Когда же вниз со стены бежал, на земле увидел Евфимия звонаря распростертого, кровью истекающего. Ядро ему руку оторвало и со стены сшибло. Он же был еще жив и сказал так, по Писанию: «И пролил Господь дождем серу и огонь с неба, и ниспроверг город сей. Грехи, грехи мои!» — и, сказав это, преставился.

Я же, достигнув келейки своей, долго и с усердием молился Господу, чтобы ослабил он гнев свой на нас, а если великие наши прегрешения этого никак не позволяют, чтобы хоть сердце мне укрепил и даровал мужество переносить тяготы стойко и не ужасаясь. Ведь нынче я отнюдь не храбрецом себя показал, очень мне от того обидно и совестно. А буквы выходят у меня такие худые и кривые не от рук дрожания, а от кельи всей ужасного сотрясения, от лютого пушечного боя.

Пока же пишу, духом укрепляюсь, разумом твердею и страх превозмогаю.

<���красивыми фигурными буквами:>

Бьют, окаянные, из пушек беспрестанно, знать, ядер и зелья у них немерено. Однако услышал Господь мои молитвы, вот мне уже и не страшно вовсе. И люди многие попривыкли к стрельбе.

Милостию божией и святых чудотворцев Сергия и Никона заступничеством, не так уж велико зло, пальбой этой в обители творимое. Стены-то и стрельницы наши хоть и дрожат, да не рассыпаются, а если где случится в стене дыра от многодневного в одно место стреляния, так мы ту дыру тотчас камнями да глиной закладываем. Тут и моя помощь пригодилась: гожусь, стало быть, не только титьку сосать.