Уилдер Пенфилд - Факел

— Конечно, — кивнула головой Дафна. — И он велел, чтобы ты пошла со мной сегодня гулять.

— Но мать мне запретила, — нерешительно возразила Пенелопа.

— Ничего. Твой отец знает, что мы с тобой идем гулять. И он не возражал.

На террасе никого не было. Пенелопа испуганно оглянулась на дом. Но и балкон и кровля тоже были пусты — за ними никто не следил. И, посмотрев на холмы, уходящие к морю, она сказала вполголоса:

— Ведь уже весна… а я и забыла…

Вскинув руки, она попробовала пробежать несколько шагов, но ноги ее подгибались, как у новорожденного ягненка. Дафна в некоторой растерянности смотрела на нее. Она была дочерью врача и знала, что больных не следует расспрашивать о их недугах. Пенелопа засмеялась, но в ее смехе слышались слезы. Ее осунувшееся лицо было исполнено странного волнения.

— Знаешь, что мы сделаем? — воскликнула она. — Мы пойдем в священную рощу до самого храма Аполлона. Я покажу тебе мою тайную тропинку. Как давно я по ней не ходила!

Углубившись в лес, обе девушки вдруг почувствовали себя совсем маленькими и беззащитными. Ковер из опавшей хвои глушил их шаги. Вокруг них сомкнулась завеса сумрака и безмолвия. Могучие древесные стволы уходили ввысь, словно колонны огромного храма, и ветви сплетались в зеленую кровлю. Там и сям дымчатый лесной полумрак прорезали косые полосы золотого солнечного света.

— Знаешь, — сказала Пенелопа, — на тех, кто пробует срубить эти деревья, падает проклятье. Они посвящены Аполлону, и рубить их можно только по особому разрешению Совета острова Коса. Такое разрешение иногда дают, когда надо строить очень длинный корабль, какую-нибудь большую триеру.

Дафна, закинув голову, смотрела на гигантские стволы.

— Отец как-то взял меня с собой в Афины. Это было в тот год, когда Перикл закончил постройку Парфенона — храма богини Афины. Мы поднялись на Акрополь еще ночью и дожидались рассвета на ступенях Парфенона. Когда солнце поднялось над холмами, его лучи ворвались между колоннами в темный храм — совсем как тут между древесными стволами — и озарили лицо статуи Афины, словно богиня всю ночь ждала там, во мраке, поцелуя Аполлона. У меня сейчас какое-то странное чувство — словно мы с тобой чего-то ждем здесь.

Пенелопа с детским удивлением посмотрела на свою спутницу.

— Я жду Пиндара, — сказал она. — И обеда. — Она с грустным вожделением посмотрела в ту сторону, где за деревьями пряталась вилла. — А ты, наверное, ждешь моего брата Клеомеда. Ты его совсем околдовала.

— Нет, — покачала головой Дафна. — Быть сытой и любимой — этого мало. Есть нечто гораздо большее и прекрасное… чудесный сон, а в этом сне — тот, с кем можно делить все печали и радости жизни и все ее труды.

Несколько минут они молча шли по тропинке.

— Когда я была маленькой, — заметила Пенелопа, — я не просто ходила по этой дорожке, а бежала вприпрыжку, словно танцуя. Я придумывала, что вот сейчас ко мне выйдут все звери Эзопа и будут играть со мной. Понимаешь, у меня не было подруг, и вот я потихоньку болтала с мышкой и львом, с лисой, и зайцем, и с лягушкой. Все они жили по соседству с этой дорожкой, и я к каждому заходила в гости. Вон там, видишь, за тем толстым стволом, живет лев. Хочешь на него посмотреть? Он такой мудрый и добрый старик!.. Вон, вон он! Возле того замшелого камня, куда падает солнечный луч. А вон с той стороны дорожки лежит собака на сене. А рядом с ней вол — все старается подобраться к сену. — Пенелопа закинула косы за спину и засмеялась. — Это была очень смешная игра!

Вслед за ней засмеялась и Дафна. Словно вернулись дни их детства, и они шли по заколдованному лесу, населенному их верными друзьями.

— Видишь ли, — с внезапной грустью продолжала Пенелопа, — я приходила сюда прятаться от матери. Она умеет очаровать гостей, очень нежна с моим отцом и просто молится на Клеомеда. Но меня она не любит. И никогда не любила. И она боится этого леса, хоть он такой красивый. Говорит, что среди кипарисов ей чудятся всякие странные голоса. И поэтому тут я была совсем свободна! Вся роща принадлежала мне одной! Но потом мать запретила мне ходить сюда.

— Послушай! — воскликнула Дафна. Где-то высоко над их головами лились звонкие чистые трели.

— Это соловьи, — сказала Пенелопа. — В это время они как раз начинают петь.

Некоторое время они молчали. Соловьиные трели по-прежнему гремели в лесу, и Дафна наконец сказала:

— В этом пении есть что-то нездешнее. Словно поет муза, услаждая слух Аполлона…