Миноносец прошел в опасной близости от левого борта, подняв сильную волну.
— О, чтоб вас… сыны Альбиона! — командир беззлобно выругался. — Эх и надавал бы я вам по мордасам за такие штуки! Чуть буксир не порвался по их милости.
Пока лишь этой небольшой неприятностью обошлось рискованное плавание по заливу Плимут-Саунд.
Туман рассеялся, оставив золотистую дымку над морем и холмистыми берегами залива. Чтобы помочь «Нептуну», командир приказал пустить машину, и ход увеличился до семи узлов.
Военное министерство, «в связи с трудностями снабжения» отменило традиционную чарку, но после двух революций командир клипера пренебрег приказом бывшего министра, к тому же в числе грузов на клипере находилось двадцать тонн чистейшего спирта, предназначенного для медицинских нужд, и он восстановил традиционную чарку, чем несказанно поднял и без того свой высокий авторитет среди команды.
Боцманы просвистели к чарке. Торжественно вынесли медную ендову с водкой. Матросы благоговейно выпивали и, закусив ржаным российским сухарем, шли к своей артели есть щи, дух от которых разносило далеко за борта клипера. Запах щей уловили и на рыбацком боте, дрейфовавшем с обвислыми парусами. Команда бота — старик и трое подростков, вытянув шеи, казалось, старались заглянуть в бачки со щами.
— Ишь ты бедолаги, — сказал Громов, — голодные, поди. Тоже и у них не у всех сладкая жизнь, хоть и богатая страна.
— Это кому как в жизни повезет, — солидно вставил Брюшков, зачерпывая ложкой щи. — Не нами такой порядок установлен. Искони так и на всей земле: есть и богатые, и бедные.
Зуйков сказал, облизав ложку:
— Все свою кулацкую линию гнешь, Назар. А линия эта кончилась, братец мой. Новая линия началась у нас, Назарушка. — Он прищелкнул языком и подмигнул.
Выпитая водка, сытная еда расслабили враждующие стороны, и спор велся вяло, добродушно. Каждый сознавал собственную правоту и поэтому снисходительно относился к мнению другого.
— Для кого новая линия нужна, а кто и на старой проживет, — ответил Брюшков, тоже облизав ложку и положив ее на брезент. — Кому какая линия нравится. Нам и по старой жить да жить. А ваша новая неизвестно куда приведет. Ты вот все агитируешь; то долой, другое долой, монарха по шапке.
— Совершенно правильно, — подтвердил Зуйков.
— Как бы эта правильность кривдой не обернулась. Не зря англичане забеспокоились. Дескать, у союзников произошло затмение ума и надо им мозги вправить, пока не поздно.
— Пусть за свою голову беспокоятся. Как бы мы им не вправили.
— Ты, Спиря, как заяц во хмелю. Где уж там вправлять. Вот догонят… — Брюшков замолчал, почувствовав, что перехватил.
— Э-эх, — Зуйков постучал ложкой по голове Брюшкова, — совсем нет у тебя понятия! Такое накликаешь.
— Себе постучи! — Брюшков отбросил руку Зуйкова, но дальше этого не пошел, чувствуя, что вся артель не на его стороне. — Слова не скажи…
— Говори, да не заговаривайся…
В разговор вступил сосредоточенно жевавший баталер Невозвратный. Как унтер-офицер да еще хранитель припасов, он мог есть в своей баталерке «персональный» борщ, в котором ложка могла стоять, но предпочитал общество матросов, где и жидковатые щи казались вкусней. Говорил он мало, больше слушал, усмехаясь и покачивая головой, но если уронит фразу, то к ней прислушивались. Лука Лукич снискал к себе почтительное отношение как человек честный и не пустобрех.
— И-их, братцы мои, — сказал Лука Лукич, покачивая головой, — видали вы того мальчонку на баркасе, ну что с краю стоял? Ну вылитый мой Ванька. Одногодок он с нашим Лешкой, ешь, ешь, Алексей, сил набирайся, как-то там у нас?
Лешка улыбнулся с полным ртом.
Разговор перешел на самую больную и любимую тему — о доме, о близких, об урожае, земле, скотине — обо всем, от чего были оторваны все годы войны.
Левый берег давно скрылся. По-весеннему грело чужое солнце, припекая спины моряков. Сильней запахло разогретой смолой, сырой парусиной, солью.
Убрали бачки. Матросы тут же на палубе легли отдохнуть положенный уставом час. Скоро все уснули на выскобленной добела палубе, подложив под голову свернутый бушлат.
«Нептун» с «Орионом» обогнали низко сидящий транспорт. На его палубе, загроможденной повозками, походными кухнями, расположились солдаты, стояли они и у фальшборта, образуя розовую линию лиц. Солдаты с завистью поглядывали на палубу парусника со спящими матросами, и не один из них подумал: «Выйдет корабль в Английский капал, поднимет паруса и полетит, как вольная птица, по океанским волнам, от войны, от смерти». Любой из них, не задумываясь, поменялся бы местами с русскими моряками.
Читать дальше