Сергей Жемайтис - Клипер «Орион»

— Не беспокойтесь, ваше высокоблагородие, нам, вы знаете, не привыкать, да мало мы своих последнее время катаем. Как дежурство на адмиральской, то почему-то приказывают всякую пьянь по их коробкам развозить, сволочь, одним словом, всякую. Правда, не в вахту лейтенанта Бакшеева, тот не дозволяет, а есть, сами знаете, какое наше начальство, угодить стараются. Вы, говорят, из дальней пришли?

— Кто говорит? Мы будто ни с кем и не говорили об этом? — улыбнулся Никитин.

— Ну как же. Только в бухту вошли, уже стало нам известно. Наши суда наперечет, а тут незнакомый баркас и название корабля редкостное. Да и ребята из штаба тоже говорили, будто вас англичане прижимают, чем-то вы им насолили.

— Скорее они нам.

— Ну уж это мы видим, и соли и перцу подсыпали, не приведи господь.

— Вам тут, вижу, тоже не сладко живется?

— Что говорить. Так нас прижали, так взяли в оборот, и в таком мы положении, будто не они у нас в гостях, а мы к ним в гости пожаловали. И встречают нас тем, чем ворота подпирают, а то и похуже.

— Да, печально, — сказал Никитин. — Все очень печально.

Младший боцман вопросительно, с надеждой посмотрел на него:

— Конец скоро будет?

— Не знаю, брат, хотелось бы скорее. От пас самих зависит. Если будем все сноситъ, то они никуда отсюда не уйдут.

— Так, выходит, надо гнать?..

— Да, боцман!

— Трудно. Кабы флоту побольше да… — Он хотел сказать: «Да еще бы таких, как вы, командиров», но, подумав, что этот офицер может не так его понять, дескать, льстит, подлизывается, подал команду гребцам. Шлюпка развернулась, и гребцы, уложив весла, протянули руки, не давая шлюпке удариться о баржу.

— Ты, капитан, не пори горячку, — сказал старик сторож на барже. — Дай ребятам поесть, отдохнуть малость и потом пойдешь на Аскольд, будь он неладен совсем. Я годов двадцать назад на нем работал, еще молодой был. Что смеешься, в семьдесят лет я женился пятый раз, мерли у меня все бабы, эта вот пятая — тянет еще, меня переживет; так вот и говорю я тебе: не торопись. Сейчас выйдешь из Босфора и заштилюешь у мыса Басаргина. Погода сейчас видишь какая, будто вареная. Тишь. А после заката бризовый ветер потянет, да с моря. Ведь знаешь не хуже меня, на паруснике, говорят, старшим ходишь? Ну и будет он тянуть, этот морской ветерок, часов до одиннадцати, а потом уж на него нажмет береговой, вот тогда ставь паруса и лети на Аскольд.

— Хорошо, дедушка, ты прав.

— Еще бы не прав, ведь я кем только не был за свою жизнь! Шестьдесят лет назад сюда пешим пришли из Тамбовской губернии, три года добирались. Железной дороги еще не было. Вот и шли. Жуткое дело!..

Подошел Громов и попросил разрешения сойти на берег вместе с Трушиным.

— Идите, по не задерживайтесь и далеко от берега не ходите.

— Здесь иностранцев нет.

— Все равно опасно. В случае чего, дайте знать выстрелом.

— Есть. Должны ребята подойти с «Быстрого». Были после вашего ухода.

— Идите!

Старик сказал:

— Матросы у тебя хорошие. Тверезые матросы и тебя уважают. Я тут насмотрелся на всякие художества. Твои и себя погашают и насчет дисциплины. Другие бы уже после такого плавания насосались водки. Твои — пет, даже вот меня угостили, а сами только по чарке — и баста, а водка, видать, еще осталась. Мне она очень пользительная при окружающей сырости, да сейчас, сами знаете, деньги только в золоте ходят, да еще всякие заграничные.

Николай Павлович велел Зуйкову угостить старика, и тот, выпив, присел на пустой ящик возле рубки. Никитин стоял, глядя на город, там утихал дневной шум. Солнце опустилось за сопки, позолотило их контуры. Где-то на террасе ресторана или на бульваре оркестр заиграл грустный вальс, звуки то почти совсем стихали, то усиливались, волнуя и щемя сердце. Внезапно на той стороне завыли гудки, поглотив все звуки, и скоро умолкли.

— Работу на сегодня закончили, — сказал старик. — Я и там работал, на заводе. Где я только не работал, чем не занимался! Даже золото мыл и, вот видишь, каким богатым стал. И лес валил, и рыбу ловил, и дома строил. Ведь когда мы пришли сюда, здесь голое место было, все сопки лесом поросли, олени водились. Они и сейчас на Русском острове и на Аскольде есть, да и в окрестности города забредают, а тогда везде водились. Да что олени или медведи! Тигры по ту сторону бухты шили, да и здесь, на Чуркином мысу, водились. Помню, я тогда при военной части печником работал. Переполох поднялся, часового тигр унес, да хорошо, парень голову не потерял от страха. Он, тигр, взял его за воротник шинели и волочит в тайгу, тогда солдат и стал ремень расстегивать, а потом и пуговицы у шинели, да и выпал из нее. Ну, а тигр так и убег с шинелью, а солдата оставил. Может, сытый был, а может, баловник, ему лишь бы нашкодить. И зверь всякий бывает, его но тронь, и он не тронет, тот же тигр или медведь. Ведь он почему на того солдата напал? Потому что мы его земли, угодья захватили, а он, значит, предупреждение сделал, дескать, выметайтесь отсюда. Да где там! Убили того тигра солдаты, а шкуру взял себе полковник. Так-то оно, капитан хороший. К чему все это я? А к тому, что тогда мы как стали на эту землю, так и ни зверю, никому ее не уступали, и город-то как назвали — Владивосток — владей Востоком, значит. А теперь што? Кто им владеет? И нами кто владеет? Вишь, выстроились! Даже греки приехали и мулов своих привезли. Да неужто мы так обессилели? Или все от раздору нашего, от распри? Наверное, от этого. Потому народ против иностранцев, а ваш брат за них, возле укрывается, защиту ищет. И от кого? От своего народа…