M. Алданов - Огонь и дым

Историки много спорили о том, какие политические идеи и социальные силы скрывались за этими, часто столь курьезными, конфликтами. Гораздо интереснее — особенно теперь — было бы выяснить, что такое представляло из себя движение 1612 г., положившее конец Великому Лихолетью. Эту задачу поставил себе в молодости С.Ф. Платонов, который говорит в своей магистерской диссертации о «Древних сказаниях»: «Мне хотелось изучить нижегородское движение всесторонне, узнать социальный составь населения среднего Поволжья, узнать, какой сословный слой был там господствующим и почему. Это, как я мечтал, позволило бы мне указать предводителей народного подвига, понять народное движение 1611–1612 гг. в самых его корнях. Тогда стало бы ясно, кто именно освободил Москву в 1612 г., и кто остался победителем в многолетних смутах». С.Ф. Платонову не удалось разрешить поставленную им задачу вследствие отсутствия материалов. Он склонялся к мысли, что тогда спасли Россию средние классы населения. Если это верно, то очевидно обстоятельства сильно изменились с тех пор.

Не менее интересен — по нынешним временам — вопрос о личностях вождей народного движения 1611–1612 гг., вопрос, вызвавший известный спор И.Е. Забелина с Н.П. Костомаровым. Ничего выдающегося в этих вождях во всяком случае не было. Гермоген был «не сладкогласив, не быстро разпрозрителен и слуховерствователен». Минин и Пожарский не блистали ни умственными ни моральными качествами, что не помешало им спасти от гибели Россию. Быть может, не надо придавать особого значения личным недостаткам того или другого политическая деятеля. Не надо также забывать, что Москва была взята не сразу, a после нескольких попыток, неизменно кончавшихся неудачами.

Финал общеизвестен. Общеизвестно и то, что через год после освобождения Москвы, Романовы выдали Пожарскаго головой Борису Салтыкову. За царем служба не пропадает. Не очень следует рассчитывать на чью бы то ни было благодарность и Пожарским нашего времени.

На старой улице Denfert-Rochereau по правой стороне — если идти от всем известного памятника, поставленного на том месте, где не был расстрелян маршал Ней — тянется вековой сад. Он расположен на границе обоих полушарий, ибо мимо него, через купол Обсерватории, проходит парижский меридиан рассекающий мир на две части. Улица Denfert-Rochereau прежде называлась улицей Ада, rue d'Enfer, по той причине, что при Роберте II на ней обосновались черти, по ночам производившие адский шум. Черти давно съехали — не то на Брокен, не то на Лысую Гору — и сто лет назад их квартал был чуть ли не самым тихим в Париже. В ту пору здесь поселился Шатобриан, которого все мы еще недавно почитали одним из величайших стилистов Франции: все бренно, — на днях компетентный человек, Анатоль Франс, заявил, что Шатобриан, как и Стендаль, писал скверно, — и этим заявлением вызвал большой скандал в кругах французских lettres. Но в 20-х годах 19-го века великолепный виконт находился на вершине славы. Настроен он был, однако, крайне мрачно. Все его обидели. Революция заставила его эмигрировать; Наполеон воротил его, но не вознаградил; Людовик XVIII вознаградил, но недостаточно; Карл X предложил ему портфель народного просвещения, а старику хотелось быть министром иностранных дел. Госпожа Шатобриан ему надоела; госпоже Рекамье он надоел. Критика им, правда, восторгалась, но она не менее восторгалась другими, — каким-то мальчишкой Виктором Гюго. Вдобавок у автора «Мучеников» не было денег — douleur nonpareille, говорил об этом горе Рабле, — и он, по собственному трагическому выражению, «заложил свою могилу», иными словами, продал посмертное издание своих сочинений. Здесь, на rue d'Enfer, Шатобриан писал «Memoires d'Outre-tombe»; отчаянно защищался от врагов, которые на него не нападали, и яростно изобличал людей, которые ни в чем не были виноваты. В этой книге, вряд ли не лучшей из всего им написанного, разочарованный старик сжег все, чему поклонялся, — и не поклонился ничему из того, что сжигал: угрюмо простился с монархией — и вперед плюнул на демократию.

Счастливым обладателем части исторического сада, в котором была написана знаменитая книга, является ныне проф. В.А. Анри, гостеприимно приютивший у себя редакцию демократического журнала «Грядущая Россия» (журнал этот бренностью превзошел славу Шатобриана: он не продержался и ста лет). Автор «Загробных мемуаров», вероятно, не предвидел возможности такого надругательства над своим убежищем. В Бурбонах он разочаровался, но в Романовых, кажется, верил твердо: Александр I за ним ухаживал и наградил его орденом Андрея Первозванного… Надо думать, что самое сочетание идеи демократии с грядущей Россией вряд ли бы понравилось старику.