Юзеф Крашевский: Комедианты

Искусно пользуясь счастливым случаем, графиня сделалась на этот раз такая простенькая, милая, любезная и искренняя и такая отчего-то печальная, что успела пленить Франю. Разговор сразу стал разговором сестер, и Цеся, вызывая на откровенность, сама стала, по-видимому, откровеннейшим образом рассказывать свои тайны.

— Какая ты счастливая, — говорила графиня Фране, — как тебе тут хорошо! Но ты этого и стоишь, моя дорогая!

— Ах, сделай милость, — ответила жена Вацлава, — не говори мне этого: я чувствую, что вовсе не заслужила того, что Бог дал мне по своей милости; скажу тебе откровенно, мое счастье пугает меня.

— Каждое счастье страшно! — прибавила Цеся. — В страдании надеемся облегчения, в счастье должны бояться неожиданных ударов! Да, человеческой жизни нечего завидовать! У каждого в чаше есть по капле горечи, которая раньше или позже должна коснуться уст его.

— Это святая правда, — заметила Франя. — Иногда посреди этого спокойствия, каким я наслаждаюсь, как молния пробегает предо мною необъяснимый страх, и я прячусь под крыло к Вацлаву.

Цеся улыбнулась.

— Ах, дай Боже, — сказала она медленно, — чтобы эти крылья прикрывали тебя всегда одинаково заботливо и нежно. Мужчины, мужчины, это порода изменников!

— О, и мы-то не лучше, — перебила Франя.

— Мы далеко лучше, — прибавила Цеся. — Ни одна из нас, хотя бы не могла любить, не оттолкнет ногой того, кто за минуту был ее божеством; они, переставая любить, ненавидят, будто хотят отмстить за минуты слабости и минуты счастья.

— Мне кажется, что ты предубеждена! — воскликнула Франя. — Люди бывают разные, но, так, вообще…

— Вообще, вообще, о всех можно это сказать, исключения нет!

— Позволь одно, — сказала Франя.

— Не на одно не могу согласиться! О, ты не знаешь мужчин, ты не знаешь… даже его! — прибавила она тихонько

— Я его не знаю!? — с удивлением вскрикнула Франя. — Да кто же знает его лучше меня?

— Кое-кто! — шепнула таинственно графиня.

— Ты меня пугаешь.

— Я бы хотела только предостеречь тебя и оградить.

У Франи полились слезы из глаз, но она незаметно отерла их. Цеся видела их и притворилась, что не видит.

— Скажи себе заранее, что Вацлав не может любить тебя всегда, — продолжала она.

— Когда он перестанет, я умру, — отозвалась Франя.

— Он перестанет, ты перетерпишь и будешь жить: немножко скучней будет тебе на свете, немножко разочаруешься, поплачешь и выйдешь из этого испытания с большими силами.

— Разве это испытание необходимо?

— Особенно с Вацлавом, — прибавила Цеся, — я его знаю прежде и лучше: он легко привязывается, но скоро остывает!

Франя с любопытством смотрела на оживленную Цесю, которая, прохаживаясь по комнате, казалось, открывала ей с величайшею искренностью всю свою душу.

— Прежде чем Вацлав полюбил тебя, он был влюблен в меня до безумия, — кончила графиня. — О, сердце мое знает его.

— Но ты была безжалостна к нему!

— Не хотела, чтобы он страдал выше сил: спасла его и себя. А эти интрижки в Варшаве…

— Какие? — спросила Франя.

— С женой Сильвана.

— Скажи, сделай милость, чем же он виноват?

— О, для тебя он всегда не виноват! Зачем же, давши слово не бывать там больше, он ездил с бароном, играл ей на фортепьяно! Если б не Сильван, он увлекся бы, и кто знает, что вышло бы из этого?.. Сильван его просто насильно выпроводил из Варшавы.

Обе, занятые этим разговором, они не заметили и не услышали, как на пороге явился Вацлав, остановился и невольно выслушал слова Цеси. Лицо его изменилось, словно под угрозой смерти: он задрожал и, видя слезы Франи, закипел гневом.

— Сударыня, — сказал он вдруг, подходя к Цесе, — в чем провинились мы, что вы хотите отравить и уничтожить наше счастье, что сеете недоверие и беспокойство под кровлей, где их не знали?

Цеся, бледная и испуганная, отодвинулась.

— Разве хорошо, под личиной дружбы, приходить поджигать и убивать? Не довольно еще терпел я через вас и для вас? Не довольно делал для тех, кому я ничего не должен, кроме презрения?

— Вацлав, — воскликнула Цеся, приходя в себя и стараясь дать разговору другой оборот. — Как же вы принимаете то, что я говорила? Так нельзя!

— Кузина, я опытен, не могу ошибиться. Бедная Франя приняла бы это, может быть, за искреннюю заботливость о ее судьбе. А я знаю вас хорошо и не поверю этому. Как я ни непостоянен, память у меня хорошая.

— Я привыкла к тому, — отозвалась Цеся, притворяясь рассерженной, — что мои поступки всегда перетолковываются в другую сторону.