Юзеф Крашевский - Комедианты

Создав себе, таким образом, новую стихию деятельности, Бжозовская искала в ней занятия и перестала скучать, по временам только ворча на Франю и Вацлава, если только видела их не печальными, а более молчаливыми.

— Благодарили бы Господа Бога, — говорила она, — коли вам хорошо; и чего вам недостает? Разве птичьего молока! Разве звездочки с неба или изразца из печи захотелось? Ешь, пей, да кушак распускай! Бросьте вы эту глупую тоску!

Дни проходили в Пальнике однообразно, но счастливо. Счастье должно быть однообразно; оно не понимает, не ищет, не хочет перемены и прячется от нее, как от врага. Не раз малейшее обстоятельство, угрожавшее отнять у них несколько минут, пугало Франю и Вацлава; неудивительно, что их обеспокоил подъехавший к крыльцу экипаж из Дендерова. Это была Цеся, которую привели наконец в Пальник любопытство, раздражение и, может быть, иное какое-нибудь чувство, затаенное в глубине сердца. Вид этого совершенно пересозданного домика, свежего, красивого, изящного, возбудил в ней чувство ревности.

— И все это, — подумала она, — для одной какой-нибудь Франи, которая не сумеет ни воспользоваться этим, ни оценить этого! Право, Вацлав смешон! И что он тут наделал!

Еще больше удивилась она, когда вошла в комнаты и увидела эту роскошь, полную художественной отделки, какой не могла себе и представить. В Дендерове все было великолепно, ценно, поражало глаза; здесь величайший комфорт соединялся с неподражаемым вкусом, цвета были подобраны бесподобно, все сливалось в стройное целое, отовсюду глядело искусство, за которым не видно уже было лоскутьев и ремесла. Цеся легко оценила вкус, с каким устроен был домик в Пальнике, и почувствовала, что такой миленький уголок был красивее поддельного Дендеров-ского великолепия. Вместо громадного зеркала, отражающего пустые стены, здесь висели хорошенькие, полные мысли картины; вместо сервизов, фарфора и японских пузатых кукол или китайских болванчиков, стояли премиленькие статуэтки и группы из бронзы.

— Ах, хорошо быть богатым, как он, — сказала самой себе Цеся. — Счастлива эта Франя, но чувствует ли она это, понимает ли?

Ошибалась Цеся, думая, что ее светское образование давало ей право сильнее и удачнее понимать искусство. Оно забавляло ее, как ценная игрушка; наивная и возвышенная душа Франи отгадывала лучше мысль художника. Не раз Вацлав удивлялся, как из девственной души этого простого ребенка вырывался живой пламень понятия, как Франя, ничего не зная, умела все почувствовать и инстинктом отделить, сравнить и выбрать прекрасное.

Вацлав и Франя с приветливым лицом, но с беспокойством в сердце поспешили навстречу гостье. Они застали ее, осматривающей залу.

— Да как у вас тут мило! — сказала она. — Как заметен везде артист! А сколько цветов, сколько милых безделушек!

— Я старался, — сказал Вацлав, — чтобы Франя не тосковала у меня о Вульках.

— Да ведь у меня есть здесь и Вульки! — воскликнула Франя. — О, надо быть Вацлавом, чтобы так помнить обо всем!

Говоря это, хозяйка повела Цесю, чтобы похвастать ей своей простой комнаткой и еще более привязанностью мужа, который подумал об этом.

— Какая оригинальная выдумка! — заметила Цеся, закусывая губы и искоса взглянув на Вацлава. — Mais c'est charmant de contraste!

Цеся осмотрела таким образом незаметно весь дом, говоря самой себе: я могла иметь все это и вдобавок его любовь! Могла… не хотела!

Бедняжка заблуждалась; вид этого счастья ее соперницы поднимал в ней желчь; она притворялась, однако же, веселою и милою и старалась сблизиться с Франей. Вацлав, который чувствовал в воздухе какую-то опасность, не зевал и не оставлял их ни на минуту. Цеся была с ним дружна, нежна, искренна, кокетлива, так что могла возбудить ревность. Она рассчитала все это заранее, но ей не удалось возмутить спокойствия Франи, которая любила Вацлава, верила ему и не могла заподозрить его в чем-нибудь дурном. Беспокойство в любви есть уже дурной знак; кто сомневается в другом, сомневается в себе; ревность вестник измены. К обществу присоединилась Бжозовская, благоухающая целой аптекой, и поглядела пасмурно на графиню, к которой не чувствовала никакой симпатии. Цеся говорила много, в особенности о Денде-рове, о Сильване, о его жене, о ее болезни, испытывая, какое впечатление произведет это на Вацлава.

— Знаешь, Франя, какой у тебя опасный муж! Бедной жене Сильвана так вскружил голову, что она не может придти в себя!

Говоря это, она взглянула на Франю, которая сидела, зарумянившись; но Франя после минутного замешательства отозвалась с улыбкой: