Михаил Иманов - Меч императора Нерона

— Я полюбил тебя.

— Полюбил меня? Ты?

Она придвинулась к нему совсем близко, вгляделась в его лицо, прищурив глаза, и сделалась тем самым похожей на сына.

— Разве я еще могу возбуждать любовь? — спросила она без всякой страсти или кокетства.

— Да, Агриппина,— кивнул он.— Почему ты спрашиваешь, ведь ты знаешь это.

— Значит, ты пришел не для того, чтобы убить меня? Не для того — скажи!

— Я пришел, чтобы спасти тебя.— Никий снова обнял Агриппину, преодолевая ее сопротивление.

— Как, как ты спасешь меня? — Она всхлипнула, задрожав всем телом.— Что ты можешь против... против всей силы Рима. Этого проклятого Рима!

— Ты веришь мне? — шепнул он ей в самое ухо с удивившей его самого страстью.

— Да,— выдохнула она,— да.— И, медленно подняв голову, потянулась к его губам.

Поцелуй был долгим, у Никия перехватило дыхание. Обвив руками его шею, Агриппина почти повисла на нем, увлекая вниз. Уже падая, он успел выставить вперед здоровую руку, чтобы не придавить Агриппину тяжестью своего тела.

Агриппина стонала, извиваясь под ним, и, казалось, одними этими телодвижениями, без помощи рук, избавлялась от одежды. В первые минуты Никий чувствовал себя скованно, ему все чудились подозрительные шорохи в доме. Но скоро страсть заполнила его сознание, и он уже ничего не видел и не слышал вокруг, вдали и вблизи, даже стонов вздрагивающей под ним женщины.

Когда он наконец поднялся, в голове звенело, а ноги дрожали. Неловко опершись о перила, он смотрел на ту, что лежала перед ним на полу,— бесстыдно раскинувшуюся, обнаженную, с раскрасневшимся лицом и блестящими глазами. «Что же я делаю! — подумал он.— Господи, что же я творю!»

— Иди ко мне,— позвала Агриппина, поманив его вялым движением руки.— Иди, прошу тебя.

В ее голосе слышалось нечто такое, чему невозможно было противиться. Он пригнулся было к ней, потянув дрогнувшими ноздрями волнующий запах страсти, исходивший от ее тела. Но, с трудом пересилив себя, резко распрямился:

— Нет, не сейчас, после.

— Я хочу сейчас, я хочу-у...— протянула она и, чуть привстав, попыталась поймать его рукой за ногу.

— Нет,— сдавленно выговорил он и повторил решительно (не для нее, для себя): — Нет! Нет, Агриппина!

— Но почему? — капризно спросила она.

— Потому что тебе угрожает смерть, а я пришел, чтобы спасти тебя.

— Смерть? — она поморщилась, словно не понимая, о чем он говорит и при чем здесь «смерть».

— Да, Агриппина, вставай.

Он быстро огляделся по сторонам, нагнулся, поймал ее руку и, с силой потянув, заставил подняться на ноги. Она покачнулась, схватившись за голову, он поддержал ее.

— Послушай, Агриппина...— начал было он, но она перебила, выговорив вяло, словно со сна:

— Ты похож на Гая, Никий, на моего брата Гая.

— Подожди, сейчас не до того!..— вскричал он, но она продолжала, словно ничего не слыша:

— Когда он в первый раз... Он взял меня силой, я была совсем девочкой. Было больно, но так сладко, как... как с тобой, Никий. Не могу объяснить, но когда я видела его, мне хотелось этой боли. Когда Гай брал меня, мне всегда казалось, что он убьет меня. Не за-душит в объятиях, но убьет с кровью — или вспорет живот, или перережет горло. Я всегда боялась, но так хорошо, как с ним, мне никогда ни с кем не было. Только с тобой.— Она внимательно посмотрела в глаза Никию.— Ты ведь тоже можешь убить? Можешь? Скажи, что можешь, прошу тебя!

И Никий вдруг твердо выговорил:

— Могу.

Он сам одел ее. Делал это с трудом и неловко — не умел, кроме того, мешала раненая рука. Сам провел в комнату, усадил в кресло. Несколько раз повторил то, из-за чего пришел,— план ее спасения. Она кивала, но ему все казалось, что Агриппина понимает плохо.

Наконец, заставив ее повторить (она повторила: механически, но довольно связно; он с досадой смотрел на нее), Никий сказал, что ему пора, и направился к двери.

— Никий! — вялым голосом окликнула его Агриппина.

— Что? — бросил он нехотя, полуобернувшись в ее сторону.

— Скажи, Никий, ведь ты можешь убить меня? Ты хочешь, скажи!

Не отвечая, он вышел в дверь и уже на лестнице, ткнув кулаком в пустое пространство перед собой, раздраженно выговорил:

— Хочу.

Симон из Эдессы вздрогнул, когда человек, закутанный в плащ, окликнул его в темноте. Он уже сжал рукоять меча, но узнал голос Теренция, сказавший:

— Не бойся, Симон, это я, Теренций.

— Ты? Почему здесь? Симон шагнул к Теренцию, внимательно всмотрелся в его лицо, не доверяя самому себе.