Михаил Иманов - Меч императора Нерона

— Нет, нет, не надо!

— Как,— удивился Крипе,— почему? Он не раз вспоминал о тебе, Теренций.

— Видишь ли, я не хотел бы его беспокоить.

— Да что ты,— Крипе энергично всплеснул руками,— хозяин будет рад тебя видеть. Пойдем!

И, несмотря на сопротивление Теренция (надо заметить, довольно вялое), он увлек его к дому.

Анней Сенека встретил Теренция, сидя в своем кресле у стола. В первое мгновение Теренцию показалось, что он вообще никуда и никогда не уезжал, а просто явился на зов хозяина: та же комната, то же кресло, те же бумаги на столе. И Сенека был тем же, впрочем, пока не повернулся к Теренцию лицом. Нельзя сказать, чтобы Теренций не узнал хозяина (да и виделись они не так уж давно), но тот явно постарел, или, правильнее, одряхлел. Щеки обвисли, веки с красным ободком, в глазах старческий блеск. Он улыбнулся Теренцию, раздвинув тонкие бескровные губы.

— Рад видеть тебя, мой Теренций,— проговорил он привычно-насмешливо.— Вижу, ты не радуешь друзей своими посещениями. Наверное, совсем забыл меня. А скажи, в Риме уже не помнят, кто такой Анней Сенека?

Теренций смущенно молчал, а когда хозяин указал ему на кресло, покраснел.

— Садись, садись, Теренций,— подтвердил Сенека.— Ко мне теперь мало кто приезжает. Ну, расскажи, как дела в Риме.

Теренций присел на краешек кресла — он чувствовал себя очень стесненно, не знал, что отвечать. Впрочем, Сенека не стал мучить его расспросами, еще раз заверил, что рад приезду Теренция, и отпустил, пообещав встретиться завтра.

Хотя было заметно, что хозяин искренне обрадовался его приезду, Теренций ощутил облегчение, покинув кабинет Сенеки. Крипе показал ему комнату, поговорил еще некоторое время о том о сем и ушел к себе. А Теренций лег, закрыл глаза, но долго не мог уснуть, несмотря на то что устал с дороги и чувствовал себя совершенно разбитым. Все ему вспоминалось лицо хозяина и накатывала безотчетная тревога. Он был опытным слугой и хорошо разбирался в настроениях господ. Лучше, чем они могли себе представить, включая даже такого мудрого и хитрого царедворца, каким был Анней Сенека.

Ворочаясь с боку на бок, Теренций говорил себе, что здесь что-то не так, что радость Сенеки имела другую причину, помимо приезда Теренция. То есть и приезд тоже, но это не главное. Он вздохнул, сейчас по-настоящему горько пожалев, что приехал сюда. Заснул он только под утро, но спал крепко, без сновидений.

До полудня Теренций бесцельно шатался по дому. Крипе оказался весь в делах и не мог уделить ему времени. Из старых слуг никого не осталось, а новые смотрели на него подозрительно и высокомерно. Никакого ощущения родных мест — чтобы пробудить это чувство, он сюда и приехал — не было, а была лишь тревога и сожаление по поводу совершенной ошибки. Больше всего ему хотелось уехать, но как это сделать, он не знал.

В полдень Сенека прислал за ним, пригласил погулять вместе. Они дошли до памятной оливковой рощи, беседуя о разных пустяках. Сенека говорил сам, спрашивал, Теренций отвечал односложно. Он все никак не мог избавиться от внутреннего напряжения — со страхом ждал, что хозяин вот-вот заговорит о главном. Время от времени он, правда, пытался убедить себя, что его страхи ни на чем не основаны, что ничего «главного» ему Сенека говорить не будет, что старику просто скучно и он рад поболтать со своим старым слугой. Но попытки эти ни к чему не приводили, и в конце концов напряжение внутри него сделалось столь сильным, что ему стало трудно дышать.

Сенека заметил это, спросил с участием:

— Ты плохо себя чувствуешь, Теренций? Может быть, лучше вернуться в дом?

У Теренция перехватило горло. Он отрицательно замахал руками, выговаривая с натугой:

— Нет, нет, мой господин, все уже прошло!

— Тогда давай посидим у реки,— Сенека указал на два пня, один возле другого,— это мое место.

Теренций вспомнил: Сенека и в самом деле когда-то любил отдыхать здесь. Они сели. В этот раз Теренций не заставил себя уговаривать, к тому же и ноги держали плохо.

Сенека долго смотрел на воду, прежде чем заговорить. Когда начал, в его голосе Теренций с удивлением заметил некую натянутость. «Вот оно, началось!» — тревожно мелькнуло у него.

— Скажи, Теренций,— проговорил Сенека, все так же глядя вдаль,— тебе нравятся порядки в Риме? Я имею в виду императора Нерона и его окружение.

Теренций испуганно молчал, дышать снова стало трудно, с левой стороны груди возникла тупая боль.

— Вот и я думаю, что порядки в Риме никуда не годятся,— произнес Сенека так, будто Теренций ответил утвердительно.— Правы те, кто называет Нерона чудовищем. Не представляешь, как мне стыдно, что я когда-то был его учителем. Но, как видно, чудовищами рождаются, а не становятся, просто тогда я этого не заметил. Ну что, Теренций, скажи, что ты думаешь об этом?