Михаил Иманов - Меч императора Нерона

— Путь неблизкий, мне пора ехать,— произнес он.

Симон взял его лошадь под уздцы:

— Но я должен увидеться с Никием! Ты поможешь мне?

— Меня не будет в Риме несколько дней, но потом... Потом я подумаю, как это лучше сделать. Скажи, где я могу найти тебя?

— Я сам тебя найду,— пообещал Симон, отпуская поводья и отходя в сторону.

Теренций кивнул:

— Тогда прощай! — И тронул лошадь.

— Теренций,— услышал он за спиной голос Симона и, останавливаясь, снова потянул за повод.

Симон подошел. Не глядя на Теренция, сказал:

— Ты не мог бы дать мне несколько монет? Понимаешь...

— Да, да,— пробормотал Теренций, чувствуя, что краснеет, и потянулся к кошелю, висевшему на поясе.

Его рука дрожала, и он долго не мог справиться с застежкой.

Уже несколько недель Никий жил в Афинах, куда он отправился подготовить приезд императора. Нерон устраивал в Афинах состязание кифаредов и сам решил участвовать в нем. Состязание задумывалось как грандиозное празднество, должное в полной мере выявить блистательный талант императора Рима.

Отправляя Никия, Нерон взволнованно говорил:

— Жаль, Никий, что я не родился греком, в этом я тебе завидую.

— Но тогда ты не смог бы стать императором,— с улыбкой заметил Никий.

Нерон махнул рукой:

— Власть не принесла мне счастья, Никий, и уже не принесет никогда. Родись я греком, я стал бы великим кифаредом, столетия спустя обо мне бы слагали песни. Рим холоден и бездушен — только в Греции умеют понимать искусство, ценить красоту поэзии. Нет, Никий, я в самом деле завидую тебе.

— Но не всякий грек становится кифаредом, принцепс. Например, я.

— Я бы стал.

— Но ты и без того великий кифаред,— произнес Никий с поклоном.— Власть заслоняет твой талант, но все равно он велик. Если бы тебе было позволено...

— Если бы мне было позволено...— перебил его Нерон и, вздохнув, продолжил с грустью в голосе: — Все они только мешали мне. Им нужна была власть, а мне — поэзия. Я не хотел, меня заставляли. Я был молод и мало что понимал в жизни. Нет, Никий, я в самом деле завидую тебе.

Все дни своего плаванья (он добирался морем) Никий думал о Нероне. Императора не за что было любить, но он любил его. Теперь не притворяясь — по-настоящему. Но сам не мог понять почему. Может быть, потому, что Нерон представлялся ему ребенком? Он не мог объяснить этого даже самому себе, но видел императора ребенком.

Никий остался, наверное, единственным из близких к Нерону людей, кому нравились занятия императора поэзией, актерским искусством, пением. И совсем не потому, что Нерон делал это хорошо. Нет, он делал это плохо, во всяком случае довольно посредственно. Тут сказалось другое — радость, которую испытывал Нерон, делая это. Настоящая детская радость, присущая только ребенку, который еще не умеет понимать, в каком мире живет. Сам Никий не испытывал этой радости, хотя был значительно моложе Нерона.

Злодейства Нерона казались теперь Никию тоже проявлениями ребенка. Разве ребенок ведает, что творит, когда ломает игрушки, наносит боль своим воспитателям, родителям и слугам?!

Нет, Никий не оправдывал Нерона, он просто чувствовал, что за всем этим нет продуманной хитрости и продуманной жестокости — у него был слишком переменчивый характер, чтобы продумывать свои действия хотя бы на два шага вперед.

Что хотели от молодого императора его мать Агриппина, Афраний Бурр, тот же Сенека? Разве того, чтобы он стал справедливым и мудрым? Совсем нет. Они хотели лишь, чтобы он внешне представлял такового правителя и чтобы народ Рима и сенаторы видели это. Так им казалось спокойнее, так они чувствовали себя надежнее, так им легче было проявлять свою власть, наживаться, пользуясь властью. Они укоряли императора, когда он изображал из себя актера или наездника (Нерон любил участвовать в состязаниях на колесницах и страстно желал получить лавровый венок победителя). Они говорили, что такие выступления не приличествуют его положению, что он теряет уважение подданных, выступая на сцене или в цирке. А он хотел жить, радоваться, а не пребывать куклой. Будучи императором, он хотел жить как частное лицо. Да, это невозможно, но все равно он честнее, чем они все, потому что бескорыстен в своих проявлениях, пусть они даже наивны и смешны.

Сейчас, на состязаниях кифаредов в Афинах, ему уже никто помешать не мог. Нерон очень волновался, послал Никия вперед, чтобы тот тщательно все приготовил, вернее, надзирал за уже шедшими приготовлениями.