Сергей Максимов - Голубое молчание (сборник)

Он бродил с этюдником по паркам, полям, лесам, садился где-нибудь на базаре и писал лошадей (лошадей он особенно любил) и, когда ему удавалось поймать какую-то новую деталь, он летел домой и переносил ее с этюда на картину. Если же переноска не нравилась ему, Илья опять бежал на старое место, снова писал и снова переносил на картину.

Так прошли почти два года.

Временами он отдыхал, отдыхал по-своему — за писанием обнаженного тела. Приходила Ариадна и позировала. Потом он опять принимался за картину, торопясь закончить ее всё-таки к весенней выставке.

Тянулись дни, противно похожие один на другой.

Илья остановился возле красивого крылечка и позвонил. Дверь открыл Глеб Денжин. И — обрадовался.

— Ах, это вы! Это хорошо, что вспомнили. Проходите, пожалуйста…

Илья вошел.

В большой комнате, увешанной картинами и прекрасно выполненными репродукциями с работ старых мастеров живописи и скульптуры, их встретил бывший учитель Кремиева, Николай Петрович Денжин, профессор, читавший лекции по истории искусств во Вхутемасе, маленький старичок, с седой ошейником бородой, как у норвежского моряка. Поблескивая стеклами очков, он приветливо улыбнулся Кремневу.

— Неужто так заработался, голубчик, что и про учителя забыл?… Ай-ай-ай… Нехорошо, нехорошо… Садись-ка, да расскажи как твои дела.

— Да что рассказывать, Николай Петрович. Дела — так себе… Все ищу, ищу…

— Небось нашел уже, да скрываешь… Ты ведь, дьяволенок, способный. Ну-ка, скажи, что пишешь? Всё ту, старую?… Прилизал, наверное, как заправский академик? Или импрессионизм заел? Помню, как ты им увлекался… Ренуар, Мане, Сезанн… Помнишь?

— Помню, — ответил Илья, закуривая папиросу. — Нет, Николай Петрович, не академизм и не импрессионизм меня заел, а… — он улыбнулся.

— Что? — вскинув голову, спросил старый Денжин.

— Социалистический реализм.

Все дружно, в том числе и Илья, рассмеялись.

— Ну, поищи, поищи его, — посоветовал Николай Петрович. — Вещь нужная… А то, брат, что-то я никак ее не уловлю. Последняя выставка совсем убила во мне надежду. Видел?

— Видел.

— Плохо, плохо, Илюша. Всё комсомолочки в платочках, дымящиеся заводские трубы, да пейзажики бледные, плохонькие, хоть и в ярком колорите.

Из соседней комнаты вошла невысокая девушка в простеньком ситцевом платье, худенькая, веснущатая, с черными, вьющимися волосами.

— А-а, вот и Маша! — воскликнул Глеб Денжин. — Знакомьтесь, пожалуйста. Это — Илья Кремнев, о котором я тебе рассказывал, Машенька. А это — она.

Показывая белые, мелкие зубы в улыбке чуть отвернутых губ, она пошутила, протягивая руку Илье:

— Вот так рекомендация, Глебушка!

Илья пожал маленькую теплую руку.

Ее светлые голубые глаза, прищуриваясь, внимательно рассматривали Илью.

Он почему-то засмущался и опустил глаза. Его беспокоила заплатка на левом рукаве пиджака.

Зазвонил телефон. Николай Петрович снял трубку.

— Да. Пожалуйста, — проговорил он и передал трубку Глебу. — Тебя, Глеб.

Глеб досадливо махнул рукой.

— Что? А-а… Ну, хорошо. Сейчас приеду, — сказал он и добавил, отходя от телефона:

— Чорт их возьми с их делами! Опять совещание. И когда они только кончатся! Придется ехать. Извините, Илья Кириллыч… Машенька, сдаю его на твое попечение. Покажи ему свои рисунки и напои чаем.

После ухода брата Маша повела Кремнева в свою студию.

— Я немножко стыжусь показывать вам свои рисунки, — говорила она, тоненькими пальчиками развязывая шнурок большой папки. — Говорят, вы такой ценитель и такой талантливый…

— Ну уж и талантливый. Чепуха это… — запротестовал Илья, рассматривая ее простенький профиль со вздернутым носиком.

Ситцевое платье ладно обтягивало ее стройную фигурку. Вся она — и платьем, и безыскусственными манерами — веяла какой-то ребяческой непосредственностью и обаятельностью.

— Вот, смотрите, — предложила она, раскладывая перед Ильей листы ватмана. — Плохо, да?

Илья молчал, рассматривая рисунки. Они были еще ученические, неуверенные, но была настоящая хватка хорошего художника в улавливании экспрессии, момента настроения. Манера не доводить штрих до конца создавала воздушность, глаз зрителя дополнял линии, и от этого предмет окружался воздухом, чистым и прозрачным.

— Только честно говорите! — улыбнувшись по- детски и повернув голову, предложила она.

— Конечно, — согласился Илья. — Вообще многого недостает: техники, во-первых; но это выработается со временем… Незнание законов света и тени… Вы теорию теней изучали?