Фаина Гримберг - Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

«...а из Баку пошёл за море — в Чапакур».

Вместе с Каримом и прочими Офонас-Юсуф погрузился на корабль. Он вёз несколько вьюков таламанского шёлка. Большой корабль похож был на рыбу, и его так и звали: «балик» — «рыба». Это обыкновенное прозвание подобных кораблей. Корабли такие сужены к корме и к носу, а посредине имеют как бы брюхо; они скреплены деревянными гвоздями и просмолены. Когда они выходят в открытое море, у них два больших весла и одна длинная Лопатина. Лопатиной гребут в хорошую погоду, а в бурную — двумя вёслами. Плывут корабли по звёздам...

«И прожил я в Чапакуре шесть месяцев...»

Но добираться туда пришлось помимо морского пути ещё и караванными тропами на верблюдах. На привалах погонщики верблюдов складывали в кучки высушенный навоз, разводили костры и варили похлёбку. Закопчёный котёл дымился. Похлёбку разливали в миски. Офонас хлебал из миски круглой ложкой деревянной и раздумывал. Теперь он не знал, когда попадёт в Тверь и попадёт ли туда. Отсюда, из пустыни Востока, виделась ему Тверь умирающей и печальной потому. Непременно поглотит, покорит жадная Москва одного из последних своих соперников, княжество Тверское. А там и Псков покорится, и Новгород Великий принуждён будет к покорности... Но Офонасу куда легче бывало говорить в Твери, даже лаяться; потому что ведь он в Твери говорил-выговаривал на том языке, которым от матери вскормлен. А матерний язык остаётся самым близким. Ныне же Офонас чует, как сам он, прежний, будто бы растекается, истаивает в словах разнообразных наречий, и ни одно из них не похоже ни в малой степени на матернюю речь... Он отхлёбывает похлёбку, забелённую верблюжьим молоком, и силится вновь и вновь представлять перед внутренним своим взором Тверь с её окрестностями...

Лето. Пошли сенокосы. Бояре из Твери посылают рабов на косьбу. И только ли на косьбу? Сбиваются целые дружины рабов князей и бояр московских, грабят по дорогам, особенно торговцам достаётся... На въезде в Тверь у дороги часовня, а при ней келейка старца Ондрея, живущего даяниями... Офонас никогда не забывал подавать ему...

Но Офонас-Юсуф привык уже к одиночеству. А в земле матернего языка не бывает истинного одиночества, там всегда вокруг тебя люди, говорящие и мыслящие на том же наречии, что и ты. И, мысля и говоря на матернем своём наречии, ты не можешь избыть в себе самого себя. С тобою всегда пребываешь ты сам. Ты раздвоен. Один «ты» действуешь, нечто деешь; другой «ты» мыслишь и бранишь или хвалишь свои деяния... А живёшь в чуждом наречии и одинок, и некому тебя в нутре твоём поедом есть, тазать, жучить... Ты одинок, словно бы ветром этого одиночества продуто, провеяно всё твоё существо...

В Чебокаре [68] В Чебокаре... — нельзя точно установить, какой город имел в виду Афанасий Никитин. Возможно, он писал о Бухаре. спутники указали ему надёжный караван-сарай. Добрались вечером в город. Утром Офонас отправился на базар. Народу набралось — тьма! Еле выбрался переулком узким на площадь. Но дозволения торговать не получил. Оказалось, приезжим торговцам дозволяется продавать свои привозные товары лишь по пятницам. Офонас побрёл по улицам, набрёл на менялу и спрашивал цену золота и серебра. Говорили, что в Хундустане серебро дёшево ценится. Добираться в Хундустан надобно было, запасшись золотом...

В день, именуемый «джума», в пятницу, Офонаса-Юсуфа пробудили, как обыкновенно в этих краях, призывы муэдзинов к молитве. На улице стегали плетьми какого-то малого. Пренебрегал молитвой, все кругом заметили его пренебрежение... Офонас получил дозволение торговать и заплатил за место. Оглянулся по сторонам. Шелков продавалось много. И его торговля не пошла так уж хорошо. Невеликие были барыши. Соломенный навес защищал от жары. Захотелось пить. Еду прихватил с собой, а воды не взял. Оставить товар без пригляда не хотелось. К удаче, прошёл по рядам торговец арбузами. Двое слуг за ним катили повозку, груженную полосатыми чёрно-зелёными большими круглыми плодами. Офонас давно узнал их славный вкус. И теперь тотчас купил один твёрдый плод. Разрезал большим ножом и ел сладкую ярко-алую мякоть, красную-красную, словно бы яркой кровью окрашенную...

Приезжих торговцев было, как думал Офонас, чересчур много. Навезли бы поменьше шелков, и Офонас хорошо бы торговал. Потому что в здешних местах выделывали товаров не так много, и самое простое: халаты полосатые, ковры простые, женские покрывала плотные, ткань «арзандж», тонкую...