Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

Но, как все петровские новики, он всегда был готов поймать случай. И такой случай, судя по всему, выпал ему в Суздале.

«Надо же этому лесному бродяге мишке под мой выстрел угодить? — весело размышлял майор в тот же вечер, когда Евдокия долго не могла заснуть в своей келье. — Да ведь в её очах я ныне знатным витязем выгляжу! И здесь не зевай — лови фортуну за хвост!»

Поутру, когда седлал коня, мелькнула, правда, трусливая мыслишка: «А вдруг царь спроведает?» Но он тут же отогнал её. «Царь далеко, да и забыл давно жёнку-монашку! Дуняша же, вот она, спешит к нему по траве-мураве! Принарядилась, разрумянилась, такой красавице и тридцати не дашь!» Бравый офицер лихо соскочил с коня и, к ужасу Пелагеи, ловко подхватил царицу, посадил её в седло и направился прямёхонько к давешней забытой сторожке.

Денщику же наказал сопровождать Пелагею и послушницу в малинник.

— У меня всё одно в седле сидит самая сладкая ягода! — сказал он своей царице, беря её с седла на руки. И крепко поцеловал в спелые зовущие губы.

Так закрутилась эта поздняя, но от того не менее горячая любовь.

Летом встречались в лесничей сторожке, а по осени, с ведома отца Якова, Евдокия стала заглядывать и на игнатьевское подворье. Ольга не супротивничала — угодила брату. И сладкая связь затянулась надолго.

Каждый год, к немалому удивлению своего начальства, Степан Глебов просился в затрапезный городишко Суздаль, хотя как заслуженный майор мог ехать для рекрутского набора и в тёплый Киев, и в жаркую рыбную Астрахань, и в богатый Нижний Новгород. Да и на Москве мог всегда остаться.

Но нет, с весны до осени сиднем сидел Глебов в Суздале, где скоро заимел и свой домишко. И с Евдокией жил почти по-семейному, и чем дале, тем ближе были они Друг другу.

И странно, хотя в маленьком городке все знали об этой связи, никто не крикнул «Слово и Дело», не погнался за царской наградой, не перебежал дорогу любящим. А в заветный малинник Степан и Дуняша-царица наведывались каждое лето.

После неудачного Прутского похода ещё долгое время в ночных сновидениях у Петра скрипела на зубах горькая полынь. Над всем Прутом неделями висела в том тяжёлом походе степная пыль, поднятая бесчисленной русской и турецкой конницей, сотнями пушек, огромными обозами с арбами, повозками и верблюдами. Жаркая пыль забивалась за воротник рубахи, белой маской залепляла лицо; багровое знойное солнце прыгало в её облаках перезрелым подсолнухом. Пыль мешалась с густым пороховым дымом, укрывавшим поля четырёхдневной битвы на Пруте, и словно в аду чертили в небе свои молнии тяжёлые пушки, в ушах стоял надсадный рёв мортир, страшные стоны раненых, ржание перепуганных лошадей, скрежет орудий и дикие вопли янычар.

Дабы забыть эти страшные картины, отогнать дурные сны и снова слышать человеческий голос, Пётр, по совету своего медикуса, осенью 1711 года отправился в небольшой чешский городок Карловы Вары, принадлежавший в те годы австрийскому цесарю и бывший уже тогда модным европейским курортом, Карлсбадом.

После знойных молдавских дорог зелёные прохладные улочки Карлсбада, красные черепичные крыши которого были омыты осенним дождём, показались сказкой из другого мира. Кружилась золотая и багряная листва, беззвучно падая на узорчатую мостовую, наступала пора покоя и зрелых осенних размышлений. То ли лечебные воды согнали привкус горькой пыли, то ли здешний горный воздух очистил лёгкие, но Пётр снова стал дышать полной грудью и без обычной спешки спокойно разгуливал по улочкам и садам Карлсбада, наблюдая, как добрый вест-зюйд несёт по небу дождливые облака с любимой Балтики. Здесь царь окончательно и решил: старозаветную мечту — немедля пробиваться к тёплым южным морям — надобно пока отложить, Балтика нужнее И хотя зело обидно, но придётся забыть на время и Азов, и Таганрог, и первый флот, стоивший столько труда и пота. И он не отказался от подтверждения вынужденного Прутского договора, а отписал Апраксину трудное повеление: флот сжечь, Азов отдать туркам, взорвать все укрепления. Пётр рассудил в те дни трезво и здраво, что войны сразу за два моря России не выдюжить! Надобно жертвовать одним морем, дабы получить другое!

В те погожие осенние дни в Карлсбаде, приняв окончательное решение, Пётр впервые за последние месяцы заснул так крепко, словно нырнул в реку забвения. И вышел из этой реки прежним Петром I — крепким, скорым, точно ведающим главную цель. Он снова вернул себе силы и уверенность. В местном курзале, где одна курортная дама не без ехидства поздравила его со счастливым возвращением с берегов Прута, он ответил с невозмутимой улыбкой: