Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

Впрочем, вечером вахмистр раздобыл другой трофей. Отправленный взять конный завод, Кирилыч по пути завернул на одну мызу и обнаружил там винокурню.

Глубокой ночью в лагере князя Барятинского поднялась великая тревога и учинилось немалое шумство. Поначалу послышался лошадиный храп и топот.

«Неужто битая шведская кавалерия на ночной поиск отважилась?» — удивился Роман. И впрямь, очумелые ото сна горнисты протрубили тревогу. Солдаты выбегали из палаток, а эскадрон Романа первым вылетел на дорогу, на которой мелькали огненные факелы. Но, к великому облегчению драгун, вместо посвиста неприятельских пуль долетела развесёлая песня: «Эх, чёрный глаз, поцелуй хоть раз!» И из темноты вылетели полупьяные казаки, гнавшие перед собой табун лошадей. Следом потянулись добротные фуры, уставленные винными бочками.

— А где же мой вахмистр? — сурово спросил Роман казачьего сотника. Тот только улыбнулся в усы и мотнул головой:

— Эвон, за бочкой на соломе храпака даёт.

— Кирилыч, где ты, старый чёрт? — окликнул Роман.

За пузатой бочкой послышалось шевеление и показалась голова Кирилыча, на которой вместо треуголки красовалась солома и сено. Роман поднял факел и выматерился: судя по всему, Кирилыч не в силах был встать — мог только сидеть! И всё же своего земляка он разглядел и пробормотал с горечью:

— Эх, Ромка, Ромка! Упустили мы принца! А я думал, поймаю его — и войне конец. Устал я воевать, Ромка!

— С кем это вы там беседу ведёте, Корнев? — раздался строгий начальственный голос.

Роман обернулся и увидел подъехавшего Барятинского с адъютантом.

«Опять Кирилыч нарвался на гауптвахту!» — досадливо подумал Роман о своём верном вахмистре. И чтобы отвлечь князя, сказал с умыслом:

— Тут, господин генерал, казаки целый табун пригнали — можете выбрать запасных лошадок!

— А что за бочки? — начальственная плеть указала на фуру.

— С мальвазией! — вынужден был сознаться Роман.

— То-то спиртищем воняет! Прикажите вылить, полковник, — не то казаки и так уже лыка не вяжут. В Потсдаме король Фридрих-Вильгельм сразу бы прогнал их сквозь строй со шпицрутенами! — высокомерно кинул Барятинский и отправился к табуну — выбирать лошадок.

— Да, одному ты, видать, князюшка, и обучился в Пруссии — как солдатскую спину драть. На сие пруссаки, говорят, горазды! — сердито выругался Роман и тут же спохватился: где же Кирилыч? Он поднял факел и вдруг увидел, как крышка одной из бочек поднялась и оттуда вынырнула омытая винищем голова вахмистра.

— Кирилыч, да ты же утонуть мог! — расхохотался Роман.

— И добро бы в водке, а то в яблочном винище каком-то — «сидр» называется! — сердито пробурчал Кирилыч, выбираясь из бочки. — Кислища, да и только!

— Ничего, Кирилыч, сказывают, в Англии некий герцог Кларенс в кислом вине утонул и вино того сорта с тех пор именуют кларет! — поддержал общий хохот подъехавший Бартенев.

— А не отпробовать ли и нам винца из какой бочки? — предложил Роман земляку, полковнику-новгородцу. Тот уже было согласился, но подскакавший генеральский адъютант привёз срочный приказ немедля снимать лагерь и отступать к кораблям. Поиск закончился.

Десанты Апраксина и впрямь здорово пошумели вокруг Стокгольма, разорив все металлические и военные заводы в окрестностях шведской столицы. Британская эскадра адмирала Норриса запоздала и объявилась у берегов Швеции только в сентябре, когда русские уже давно отплыли в Кронштадт.

Перед погрузкой десанта на корабль Барятинский отдал приказ перерезать сухожилия у оставленных на берегу лошадей. Бедняги падали на прибрежный песок, ржали мучительно, со стоном. И Роман вдруг подумал, что он тоже устал от войны. Кирилыч, пристреливая коней, плакал.

Луиза Маменс в свои тридцать лет прошла, что называется, огонь, воду и медные трубы. Сколько она себя помнила, мужчины всегда присутствовали в её жизни, хотя у неё было твёрдое правило: жить с ними, но никогда не увлекаться, любить только саму себя.

Сперва вокруг богатой купеческой невесты толклись бравые офицеры из шведского гарнизона, стоящего в Риге, и Луиза особо отмечала среди них черноусого красавца ротмистра. Арвид к ней посватался как раз накануне того, как корпус Левенгаупта покинул Ригу весной 1708 года. Отец не возражал против этого брака — старому бюргеру было даже лестно, что его дочь выходит замуж за шведского дворянина и офицера. Кто знал, что Арвида поджидает не слава и почести, а русская пуля в жестокой баталии под Лесной.