Джон Клеланд - Мемуары сластолюбца

На другой день с первыми лучами солнца я был уже на ногах, сгорая от нетерпения повторить визит в коттедж. Однако, сознавая неприличие слишком частых встреч без уважительной причины, я вроде бы мудро постановил не допускать ни малейшей двусмысленности в наших отношениях – в первую очередь отказавшись от всякой секретности, а посему приказал слугам отнести старушке в качестве гостинца все, что только пришло мне в голову: чай, кофе, фрукты и прочие лакомства из тех, что довольно редко встречались в этой местности, зато не переводились на столе у тетушки. Как я теперь понимаю, хуже всего было то, что ей тотчас донесли, будто я поселил в домике на опушке девицу легкого поведения для телесных услад. Будучи оскорблен подобным наветом, я предпочел не разубеждать ее, рассудив, что это все-таки лучше, чем если бы она отнеслась к этому происшествию как к чему-то серьезному. Однажды она отважилась с плохо скрываемым неодобрением коснуться этой темы, но я ответил ей так холодно и так высокомерно, что она быстро капитулировала и более не позволяла себе подобные выходки – возможно, утешаясь тем, что я, по крайней мере, не завел шашни с горничными. Должен признаться, одну из них я, невзирая на тетушкины предосторожности, едва не вовлек в преступную связь, но полностью охладел к ней после того, как случай послал мне эту новую страсть, отныне занимавшую все мои мысли.

В десять часов утра, когда, по моим предположениям, обожаемая Лидия должна была сесть завтракать, я отправился в коттедж на своей "колеснице", одетый со всевозможным тщанием, в пышном наряде, с завитыми и аккуратно уложенными волосами – не из тщеславия, а единственно желая произвести благоприятное впечатление. Экипированный таким образом, я вышел из кареты у начала дорожки, ведущей к коттеджу, и, войдя в дом, был немедленно допущен пред светлые очи. Дамы только что приступили к чаепитию.

На старшей было то же платье, что вчера, зато Лидия оделась даже с большей простотой и скромностью, нежели накануне. На ней было белое платье и крохотный чепчик, утонувший в густых, вьющихся волосах; простая батистовая косынка прикрывала грудь, которую воображение рисовало мне такой же алебастровой, как открытая взору шея, и которая едва заметно колыхалась, чуть ли не в такт биению моего сердца. Таков был ее утренний наряд, в коем скромность и опрятность торжествовали над показной пышностью.

После неизбежного обмена любезностями миссис Бернард поблагодарила меня за заботу и попеняла за ее чрезмерность. Она заверила, что у них есть все необходимое для того, чтобы их пребывание здесь было вполне сносным, и вежливо, но твердо заключила, что мне не следует более ставить ее перед необходимостью отсылать то, в чем они не испытывают нужды, но что она теперь вынуждена принять, дабы не обидеть меня, и передать хозяйке.

Такая твердость в особах, находившихся, насколько я мог судить, в стесненных обстоятельствах, несколько удивила меня, но все же меньше, чем полное равнодушие их обеих к перемене в моей внешности. Без сомнения, во мне тогда уже зрели семена фатовства, готовые дать всходы, которые впоследствии столь пышно расцвели, что почти затмили все прочие качества, дарованные мне природой. В то утро на мне был элегантный, с иголочки, сюртук, который я обновил только в минувшее воскресенье, вызвав шквал восхищенных взглядов со стороны прихожан. Что же касается обеих дам, то они лишь скользнули по обновке беглым взглядом, свойственным замечательно воспитанным людям, когда они видят, что кто-то придает непомерно большое значение одежде.

Я принес подобающие случаю извинения за свою бестактность, объяснив ее обстоятельствами нашего знакомства, и заверил, что питаю к ним огромное уважение и от всей души готов служить им; что я умоляю их, ради их же безопасности, принять предложение леди Беллинджер, моей тети, в чьем доме им несомненно будут оказаны подобающие почести, причем без каких-либо условий и проявлений досадного любопытства.

– Хотя, – ответила миссис Бернард, – такое приглашение как нельзя более убедительно доказывает чистоту ваших намерений и истинную природу ваших чувств, надеюсь, вы извините нас, если мы не сможем принять его, так как, к сожалению, зависим от людей, которые, по ряду причин, не настолько существенных, чтобы беспокоить вас ими, расценят такой поступок как неприемлемый. В настоящее время нам более всего страшна огласка, а ее невозможно избежать, проживая в такой великолепной усадьбе, как ваша, полной слуг и визитеров. Кроме того, из-за вынужденного инкогнито нас могут счесть авантюристками, каковыми мы ни в коей мере не являемся, и это было бы очень обидно. Меньше всего, сэр, нам хотелось бы причинять беспокойство вашей семье и давать пищу для кривотолков.